Люди… Города… Их судьбы неразделимы! Но каждая из них оставляет свой собственный отпечаток на берегах бесконечной реки времени. 

    Одни люди могут не выдержать бурного потока жизни и безвольно отдаться течению. А другие будут стойко встречать любые удары судьбы. Одни могут выйти в море, но вернуться после первой слабой волны. А другие будут смело смотреть в глаза даже самому сильному шторму!

    Так и города! Одним история вынесла приговор — навсегда быть преданными забвению. А другие — настолько велики, что творят историю сами!

    И если вы бывали в последних, то знаете, что иногда, проходясь вечером, когда свет от фонарей отбрасывает тени на старые стены, вы сможете увидеть то, что скрыто от проницательных глаз документалистов и историков. То, чего вы уже никогда не услышите даже в давно забытых легендах. Но именно то, что на самом деле сделало эти города такими, какими они стали…

    Не торопитесь — и, возможно, вы узнаете про тех, чьи сердца и души продолжают жить в старых камнях, деревьях и в глазах их старых жителей…

ПРИЗРАК АЛЬСТЕРА

Этот рассказ — про славный и вольный Ганзейский город. Город, история которого всегда была полна тайн и загадок. Город, который раскроет вам свои секреты только если вы откроете ему своё сердце. Город, голоса прошлого которого слышны в криках чаек, парящих над ним, в скрипах старых канатов в порту, в ветре, гуляющем среди каналов… Город с людьми, сочетающими в себе суровый и вольный характер предков и добрые сердца современников… Город, в котором каждый человек сможет найти частичку своего дома.

Я уверен, вы его узнали, а значит, нам пора поведать о нём историю, которая объединила две эпохи. Историю, которая однажды стала частью этого города. Историю, отголоски которой вы сможете найти в сердце каждого из его жителей.

Возможно, вы не раз проходили мимо тех мест, где ещё хранятся отголоски этих событий. И сегодня, читая эти строки, вы узнаете, как много ещё неизвестного скрыто рядом с нами!

Итак, начнём!

 

ВСТРЕЧА

В первый раз я увидел её вечером у Альстера во время дождя. Скорее всего, если бы не дождь, я бы даже не обратил внимания на одиноко стоящую девушку. Она бы растворилась в плотном потоке спешащих домой или тренирующихся горожан. Но в этот момент, когда дождь заставил берег озера опустеть, мы были одни.

Я стоял под зонтиком, а она… Она невозмутимо смотрела на озеро, будто вокруг не хлестал дождь, а был ясный день… И хотя обычно я особо не обращаю внимания на окружающий меня мир, в этот раз всё было почему-то по-другому.

Что-то остановило меня. Желание подойти к одиноко стоящей девушке было крайне несвойственным для моего обычного поведения. Однако, оправдывая себя необходимостью помочь ей защититься от дождя, я старался не сосредотачиваться на эмоциях. Но они, словно река, вышедшая из берегов во время сильного дождя, — бурным течением несли меня, словно щепку, к этой одиноко стоящей фигуре.

Я подошёл и встал совсем рядом, делая вид, что тоже любуюсь дождём. Мой зонтик словно невзначай прикрыл нас обоих от непогоды.

А она… Совсем не обращая внимания на меня, она продолжала смотреть вдаль, над озером. Несмотря на зонтик, прикрывший её от дождя, с мокрых волос по её прекрасному лицу всё ещё продолжали стекать капли дождя.

Её взгляд… Он был каким-то особенным. Впрочем, тут надо сказать пару слов обо мне…

Я очень люблю посещать художественные галереи. И именно то, как художники пытались передавать взгляд своих персонажей, привлекает меня больше всего. Глаза, взгляд — именно они формируют моё представление о людях на картинах из далёкого прошлого: об их мыслях, желаниях, стремлениях. Иногда мне кажется, что именно взгляд на картинах и есть основа большинства работ художников-портретистов, а остальное — лишь то, что его дополняет…

И сейчас, глядя на неё, у меня было ощущение, что в ней скрыта такая глубина, которую чаще увидишь только в пожилых людях, но никогда не встретишь в таком молодом лице, как у неё…

Я словил себя на мысли: а сколько ей лет? Двадцать пять? Тридцать? Больше? Как я ни присматривался, я не мог сделать выбор в пользу какого-то из вариантов.

Ливень начинал медленно угасать. А я, несмотря на то что она совсем не реагирует на меня, решил всё-таки нарушить неловкую паузу.

Робким голосом я спросил, не нужна ли ей какая-то помощь?

Мгновение — и её невозмутимый взгляд сменился смятением. Она так вздрогнула, словно я не стоял рядом с ней уже какое-то время, а выпрыгнул на неё в тёмном переулке.

В порыве непонятного испуга она отошла от меня, выйдя из-под зонтика…
— Кто вы? — это были первые слова, которые я услышал от неё…

Прекрасный, слегка дрожащий от испуга голос… В моей голове сформировалась дилемма. Стоять под зонтиком перед ней, оставив её мокнуть под пусть уже не сильным, но всё-таки дождём, — было неправильно. А снова подойти ближе, учитывая её первую реакцию, стало бы явно не лучшим решением.

По всей видимости, моё подсознание уловило мою растерянность и выбрало решение за меня… Я протянул ей зонтик и сказал, что предлагаю обмен: она берёт его, а я отвечаю на её вопрос — «Кто я».

Я держал зонтик на вытянутой руке, а она, замерев, словно статуя, продолжала сверлить меня своими прекрасными, но испуганными глазами. Некоторое время мы так и стояли: я — с протянутым зонтиком, и она — с опущенными руками и пронзительным взглядом.

И хотя мой мозг подсказывал мне множество вариантов действий, я понимал, что лучшим решением сейчас будет просто помолчать.

Даже не знаю, сколько продолжалась эта неловкая пауза. Но в итоге, в какой-то момент, она удивлённо подняла руку и посмотрела на капли дождя, падающие на неё. Так, словно она видела их в первый раз в своей жизни…

А когда её взгляд снова устремился на меня, я увидел, что всепоглощающее смятение начинает медленно уступать место робкому удивлению. Ещё немного терпения с моей стороны — и любопытство в ней окончательно победило… Я буквально чувствовал в её взгляде тот водопад эмоций, который готов был вот-вот выплеснуться бурным потоком. Но всё это было лишь в глубине её глаз. Замёрзшее, без эмоций лицо никак не выдавало то, что происходило внутри неё.

Однако любое терпение всегда вознаграждается, и долгожданный переломный момент всё-таки настал. Она протянула руку и взяла предложенный мною зонтик. Теперь уже я стоял под дождём, но, как и она до этого, совсем не замечал его.

У вас бывает такое, когда вы хотите сделать что-то, но боитесь? Думаете, что можно закрыть глаза и сделать шаг вперёд, но всё равно всё ещё боитесь?

Пока мои мысли метались между вариантами, что сказать или что сделать, наши глаза решили всё за нас… Со стороны могло бы показаться, что мы просто смотрим друг на друга. Но на самом деле наши сознания словно слились воедино, а учащённо бьющиеся сердца выровняли свой ритм и стали биться в унисон.

Эта невидимая, но очень сильная связь сделала за нас шаг навстречу друг другу. И вот мы снова стоим вместе под зонтом. Но теперь не рядом, а плечом к плечу — как ранее, когда я только подошёл к ней. Теперь мы стояли лицом к лицу.

Отделяла нас только её рука, которая держала зонт и была в этот момент прижата к моей груди. И сейчас, стоя рядом с ней, я почувствовал, как она дрожит. Дрожала от холода или от волнения — не знаю. Однако ощущение того, как она дрожит, а может, желание помочь ей держать зонт или даже попытка согреть её, привели к тому, что я непроизвольно поднял свою руку и прикоснулся к её руке…

Но как только наши руки соприкоснулись, я почувствовал, что мир вокруг замер… Мы стояли на расстоянии дыхания, но не дышали; на расстоянии стука сердец, но они словно перестали биться. Казалось, что даже капли дождя замерли в своём стремительном полёте к земле.

Тот миг, поставленный на паузу Вселенной, длился лишь мгновение. И вот дождь уже снова идёт, но уже не так, как раньше… Он превратился в поток. Поток, в котором я начал тонуть. Но это уже была не вода… Я тонул в бесконечном и непостижимом для меня потоке времени и чужих воспоминаний. Словно осколки разбитых зеркал проносились мимо меня: чьи-то надежды и стремления, невыносимая боль и отчаяние… И где-то далеко, сквозь толщу этих событий, на меня смотрела она. А в её взгляде я чувствовал такое парализующее одиночество, что не мог дышать.

Я пытался вздохнуть, но не мог… И в тот момент, когда окружающий меня поток потемнел и я почувствовал, что окончательно теряю сознание, она протянула мне руку, и я услышал её голос: «Ты обещал!»

— ТЫ ОБЕЩАЛ! — её настойчивый голос вырвал меня из бездны беспамятства. Ещё задыхаясь, я глубоко набрал воздуха в пустые лёгкие и понял, что мы всё так же стоим рядом. А её глаза, на расстоянии лишь нескольких десятков сантиметров, всё так же с любопытством смотрели на меня, словно всё, что я только что видел, на самом деле не происходило и было лишь случайным плодом моего воображения…

Схватившись за этот взгляд, как утопающий за соломинку, и боясь снова провалиться в какие-то бездны подсознания, я пробормотал ответ на её фразу: «Что обещал?» Ничего более вразумительного мой мозг пока не был готов сформировать после обрушившегося на него эмоционального апокалипсиса.

— Ты обещал рассказать о себе, — ответила она… И при этом в первый раз слегка улыбнулась уголками глаз. Для убедительности своих слов она даже немного толкнула меня в грудь рукой с зонтиком, будто пытаясь разбудить и вывести из ступора. Я понял, что она не заметила того, что я ощутил, прикоснувшись к её руке.

Знаете, бывает, что вы во сне пытаетесь себя ущипнуть, чтобы понять: это сон или нет? Этот её толчок помог мне понять, где я, вспомнить, кто я, и окончательно выдернуть меня из состояния глубокого внутреннего паралича.

Я смотрел на неё, и мне казалось, что я её знаю. Как будто я всю жизнь искал её и наконец-то нашёл. Как будто мы уже прожили вместе всю жизнь и на мгновение забыли друг друга. Что-то необъяснимое объединяло нас…

Но я не мог ответить себе на вопрос, что это. И я просто начал рассказывать… Рассказывать много и не останавливаясь, чтобы мысли не тянули меня обратно.

Я рассказал, где родился и что рано потерял родителей. Что воспитал меня, дал образование и познакомил с семейным делом мой дедушка… Рассказал, что с детства безумно люблю музыку, окончил консерваторию и иногда для души играю, и даже выступаю — не ради денег, а из-за любви к музыке. Рассказал про второе, историческое образование, которое получил по причине семейного антикварного бизнеса. Рассказал о любви к картинам и вещам, которые хранят в себе историю. Слова лились из меня неудержимым потоком.

И да, я не хотел останавливаться. А она слушала так, словно странник, который спустя вечность пути через пустыню набрёл на колодец и теперь не может напиться… И я давал ей напиться…

А ещё мне казалось, что если я закончу, то она исчезнет из моей жизни, и я больше никогда её не увижу.

Я даже рассказал, что в первый раз стою с девушкой на том расстоянии, на которое раньше подпускал лишь персонажей картин.

Не только дождь, но и последние пешеходы и даже машины давно растворились вместе с его последними каплями… Город окутала ночь, а мы так и стояли друг напротив друга, боясь отпустить руки. Будто всё исчезнет.

— Я хотела бы послушать, как ты играешь, — задумчиво сказала она.

— Почему нет? Мы можем сделать это прямо сейчас. Здесь рядом есть мой любимый отель, в котором я часто играю. Идём со мной туда, — ответил я.

— Я не могу, — сказала она, — меня ждут. Очень ждут. Возможно, когда-нибудь… Обещай, что однажды ты мне сыграешь?

— Конечно, сыграю! — ответил я. — Но когда? Когда мы снова увидимся? Где тебя найти? Могу ли я тебя проводить?

В отчаянии я сбивчиво сыпал вопросами… А она смотрела на меня так, словно в последний раз. Будто прощаясь, хотела навсегда запомнить моё лицо.

— Не уходи, — едва слышным голосом, от понимания безысходности, произнёс я… Но она лишь подняла руку и положила кончики пальцев мне на губы, прервав растерянный поток мыслей.

— Закрой глаза, — сказала она. И хотя от эмоций и попытки что-то сказать я раскрыл их скорее ещё больше, я всё же послушался её. Я почувствовал, как она наклонилась ко мне и ощутил её дыхание на своей шее.

— Спасибо тебе за вечер, — прошептала она мне на ухо.

— Ты мне подарил то, чего у меня не было очень и очень давно. И если нам было суждено увидеться сегодня, то, возможно, однажды судьба сведёт нас снова. Только пообещай мне, что ты сыграешь для меня так, как не играл ни для кого. Пообещай, что этот вечер, сегодня, не станет для нас последним. Пообещай, что надежду, которая родилась сегодня, я не унесу с собой в вечность. Пообещай мне. А я обещаю, что буду идти на звук твоей музыки.

Она замолчала, и я понял, что отвечать мне уже некому. Ни её дыхания, ни её руки на моём плече, ни её самой рядом уже не было.

Я открыл глаза и ещё долго стоял в одиночестве на берегу Альстера, держа давно уже ненужный зонтик…

Отчаяние. Боль. Растерянность… Глубоко внутри я осознавал, что нет смысла ни догонять её, ни искать. И хотя я ещё никуда не ушёл, я уже знал, где пройдёт мой вечер — завтра, послезавтра…

ДОМ

Прошёл не один вечер и даже не одна неделя… Я приходил на берег с надеждой, которая всё больше и больше угасала… Пытался погрузиться с головой в работу, чтобы отвлечься от мыслей о ней, но ничего не помогало. Я был одержим, безутешен и опустошён одновременно.

Спустя время самый близкий и родной человек в моей жизни спросил меня, что со мной происходит. Он вырастил меня, мы вместе работали, и было логично, что я расскажу ему всё…

Он для меня был самым мудрым человеком на свете. Поэтому, кроме как от него, ждать мне ответов было неоткуда… Жили мы с ним вместе в семейном доме, который он построил ещё до гибели моих родителей. Я здесь вырос и, хотя мог, не хотел переезжать, ведь тут было так много всего, что напоминало о времени, когда я был счастлив. Иногда я закрывал глаза, и мне казалось, что родители всё ещё рядом.

А дед был против любых моих мыслей о переезде, ведь и офис, и экспертиза предметов творчества (а именно это был наш семейный бизнес) — всё было в этом доме. И, как он всегда говорил, этот дом носит частичку души нашей семьи. И когда он уйдёт, дом не выживет сам без меня… Мне всегда казались странными его слова, но то, что, приходя домой, я чувствовал себя словно в объятиях того, кто тебя любит и о тебе заботится, — это была правда… А ещё дедушка все вопросы любил обсуждать и решать у камина. По его словам, огонь — это субстанция, которая помогает увидеть ответы там, где ты сам их не увидишь…

И вот мы сидим с ним у камина, и я рассказываю ему всё о ней… И, несмотря на то что мне было сложно передать каждое необычное ощущение, которое я испытал, находясь с ней, я описал всё в мельчайших деталях…

Он выслушал меня, ни разу не перебив. Ещё некоторое время он сидел, смотря в огонь. Потом встал, набил трубку, взял какую-то старую деревянную шкатулку с полки и снова сел в кресло рядом…

— Что это за шкатулка? — спросил я его.

— Та не важно, просто вспомнилось, — ушёл он от ответа. Левая рука его лежала на шкатулке, которую он придерживал коленом, а правая рука периодически подносила ко рту трубку…

Чего я ждал от него? Ответов? На что? Но, наверное, мне было важно просто рассказать… И я, так же как и он, просто сидел и смотрел в огонь…

Но в итоге он прервал молчание…

— Когда ты потерял родителей, ты начал играть. Это появилось в тебе спонтанно, мы раньше не замечали в тебе любви к музыке. Трагедия на время унесла тебя далеко из реального мира. Но спустя время, благодаря музыке, ты вернулся… Я поначалу боялся, что трагедия отняла у меня не только твоих родителей, но и тебя, но музыка вернула тебя ко мне.

— Когда-то, очень давно, я встретил одного человека, который подарил мне эту шкатулку. Он сказал мне фразу, что не надо искать решения там, где они давно уже существуют… Надо лишь закрыть глаза и найти их в себе. Ты сейчас ищешь ответы. Но ты всегда находил их в музыке. Не отворачивайся от того, что всегда давало тебе силы…

— А ещё вспомни… Ты обещал однажды ей сыграть! Так сыграй ради неё, даже несмотря на то, что её больше нет рядом…

Да, он был прав… Я давно не играл… Не знаю почему… Может быть, потому что, играя, я ещё с детства помогал себе успокоить сердце, которое часто щемило из-за мыслей о родителях. А сейчас я не хотел помогать себе перестать думать о ней. Я боялся, что музыка отодвинет её, размоет её чёткий образ в голове и сделает её и так нереальный образ ещё менее реальным.

Но сейчас… Сейчас, думая о его словах, я понимал, что хочу играть. Хочу не для того, чтобы забыть её, а чтобы сыграть для неё… Ведь именно она это просила. А значит, играть я буду не для себя, а для неё. И я точно знал, где я буду играть — в месте, в которое я её пригласил, но в которое мы так и не пришли…

ATLANTIC

На следующий день вечером я пришёл в тот самый отель, на берегу которого мы с ней встретились. Владельцы отеля знали ещё моих родителей и всегда были рады нашей семье. Но приходил я сюда не поэтому. В этих стенах музыка звучала не так, как в любом другом месте…

Говорят, что все дома строят из камней и скрепляют цементом, но есть в мире места, при постройке которых архитекторы вложили особенные знания, передававшиеся из поколения в поколение. Знания, которые пришли к нам от древних мастеров, слышавших, что говорит камень, и говоривших с ним…

Большое фойе, старые картины, камин, высокие потолки — обычный, казалось бы, перечень для отеля. Но нет, только не здесь… Атмосфера этого места притягивала каждого, кто был способен ощутить его душу. Место, приходя в которое, оживал и я, когда мне нужна была эта сила, скрытая в его стенах…

Я сел за рояль — тот самый рояль, за которым я мог играть в любое время дня и ночи. Когда я хотел погрузиться в музыку, я приезжал именно сюда. Ведь я никогда не играл дома.

Вы спросите, почему? Ну потому, что дома, в моём детстве, всегда звучала музыка, которую играла моя мама. И я не хотел перебивать своей игрой те звуки, которые ещё продолжали звучать в каждом его уголке и наполняли моё сердце теплом. Хотя нет, не только поэтому — но об этом чуть позже…

И, сидя сейчас здесь за роялем, я начинал понимать, что все события в моей жизни как-то связаны. Я будто находился посередине между прошлым и будущим и одновременно ощущал, что оно как-то неуловимо связано…

Но чтобы узнать эту связь, нам нужно её прожить. А значит, мне нужно было сесть и начать играть! И я начал.

Посетителей было немного, и их голоса мне не мешали… А первые звуки, которые полились из прекрасного инструмента, вынудили замереть всех в фойе отеля…

Сегодня я не стал играть ни одно из своих любимых произведений. Я играл надежду, играл встречу с ней, играл её взгляд… Я играл, как человек, который долгое время провёл в темноте и страдал без света. Играл и играл… до изнеможения… А люди, заворожённые, стояли и слушали, но я не замечал их, пока в какой-то момент не увидел её…

И хотя я не видел её лица, я бы не спутал её ни с кем. Одинокая девушка, сидящая ко мне спиной у горящего камина, точно была ею… Её волосы, её платье…

Я вскочил из-за рояля и хотел было подбежать к ней. Но на пути стояла пожилая женщина, которая остановила меня и сказала, что когда-то преподавала в консерватории, и там так играл только один её студент, на которого я очень похож… И что сегодня звучала музыка, которую она не слышала никогда за всю свою долгую жизнь… Что ни один из известных ей музыкантов в мире ещё не играл ничего подобного…

Но я не слышал её — я хотел быстрее пройти к той, которая была вдохновением моей игры… Но, переведя снова взгляд к креслу у камина, я обнаружил, что оно уже опустело…

В отчаянии и под удивлённые взгляды людей, не понимавших моё смятение, я выбежал на улицу, но и там никого не было. Лишь стоящий в ливрее сотрудник отеля спросил, не надо ли мне вызвать такси, и поблагодарил за прекрасную музыку.

— Скажите, вы не видели только что выходящую из отеля девушку в светлом платье? — спросил я его…

На что он улыбнулся и сказал, что на его памяти, в те редкие вечера, когда я играл, из фойе отеля вообще никогда никто не выходил. А те, кто случайно заходили, всегда оставались в фойе до конца моей игры…

На фразе «до конца моей игры» меня словно ударило молнией. Я взглянул в сторону погружённого в темноту озера, и моя фантазия нарисовала мне мелькнувшее в темноте светлое платье…

Взъерошенный, растерянный, но полный надежды, я обнял консьержа и сказал ему огромное спасибо за то, что теперь знаю, что делать… На его лице была растерянность. А моя фраза, что «вы, возможно, спасли мне жизнь», лишь усилила его непонимание. Но я уже этого не видел… Я уже знал, что мне нужно делать…

РОЯЛЬ

Антикварное дело — именно этим занималась моя семья на протяжении нескольких поколений. Я унаследовал от родителей любовь к истории, а дедушка воспитал меня грамотным и начитанным специалистом своего дела. Со временем я стал для него хорошей опорой, вписавшись в семейный бизнес с интересом и вдохновением. Но это отступление лишь для того, чтобы рассказать, откуда он появился у нас…

Однажды дедушка рассказал мне его историю. Но только сейчас я начал понимать, что судьба всё больше и больше раскрывает свои, всё ещё непостижимые для меня намерения…

Много лет назад к нам в гости приходил очень пожилой друг моего деда. Мама тогда была ещё юна, но её игра уже завораживала всех, кто её слышал. Гость семьи попросил сесть и поиграть с ней вместе в четыре руки. По словам деда, это был потрясающий вечер, и хотя они играли в первый раз вместе, их дуэт был великолепен. Будучи восхищённым игрой матери, он сказал, что впервые видит человека, способного так ощущать музыку, и пригласил маму и её отца (моего деда) к себе в гости. Сказал, что хочет показать что-то очень важное.

Встретив их на пороге своего дома, он провёл их в дальнюю комнату. По его словам, в ней уже очень давно не было гостей…

Войдя туда, они увидели рояль. Он встал рядом с ним и рассказал, что это не обычный рояль. Он достался его семье не по праву наследования и не был куплен. Сказал, что этот рояль — не просто руки неизвестного мастера, а словно живое существо. И когда он выбирает того, кто может на нём играть, то они играют вдвоём: музыкант и рояль. И его чарующая музыка словно звучит одновременно не только в этом, но и в других, неизвестных нам мирах, влияя на весь окружающий мир…

Он подошёл и сел за инструмент. — Только не удивляйтесь, — сказал он. Он повернулся и, попросив прощения у инструмента, открыл закрытые клавиши и начал играть. Но если вчера его игра была прекрасна, то сейчас это был просто сухой стук клавиш о дерево…

— Но он же сломан, — сказала мама.

— Нет, не удивляйтесь тому, что видите, — сказал он. — Я просто его не достоин. Уже много лет я пытался, но он ждёт того, кто сможет играть на нём.

Он закрыл клавиши и, ещё раз попросив прощения у инструмента, встал из-за него.

— Теперь твоя очередь, дитя, — сказал он маме. — А мы с тобой выйдем, — и, повернувшись, он слегка настойчиво вывел её отца из комнаты, оставив слегка приоткрытую дверь…

— И не спеши его открывать… — сказал он, прикрывая дверь. — Поговори с ним. И помни: на нём играют не руками. Он чувствует душу и сердце музыканта, и играть на нём можно только ими…

Когда они вышли, мама села за рояль, смотря на него слегка испуганно и непонимающе. Но чем дольше она сидела и смотрела на него, тем больше ей казалось, что они в комнате не одни. Спустя время она прикоснулась к нему и открыла клавиши.

Ей казалось, что не она хочет сыграть, а рояль приглашает её это сделать… Но она не торопилась. Закрыв глаза, она прикоснулась к клавишам. Она будто уже знала, что её ждёт. Не открывая глаз, она нажала на первую клавишу, и звук от неё осветил темноту в её сознании. Она видела его. Он, словно созданный из тысяч мерцающих светлячков, стоял перед ней.

Он ждал, и она заиграла… И музыка, которая звучала от этой игры, растекалась не только по комнате. Она плыла по улицам города, заставляя людей и природу расцветать…

Когда мама вышла из комнаты, друг моего деда встал и, вытирая слёзы, сказал:
— Он выбрал тебя. Теперь он твой.

Так в нашем доме появился этот рояль. А когда мамы не стало, никто больше не играл на нём. Дедушка как-то спросил меня, не хочу ли я попробовать, но я не мог. Я до сих пор слышал её игру. В каком бы уголке дома я ни находился, она тихо звучала в моём сердце. А он сказал, что однажды я всё-таки сделаю это… Однажды!

И это время пришло — я знал, что сейчас мне нужен он. Рояль, созданный рукой неизвестного мастера. Тот, звуки которого, растворяясь среди стен, никогда не исчезают из сердец тех, кто его слышал…

ОНА

К ночи, когда берег Альстера опустел, рояль стоял в том самом месте, где я её встретил.

Но я не торопился играть… Для меня этот инструмент был чем-то не менее мистическим, как и повод, по которому он тут оказался… Я присел за рояль и закрыл глаза. Но мне не надо было очищать мысли от ненужных — все они были всё равно о ней. Но ещё надо было настроиться на музыку.

В первый раз в своей жизни я робко прикоснулся к этому роялю. Но он молчал. Казалось, что он изучает меня, присматривается и ждёт. А я, боясь услышать сухой стук от клавиш, о котором рассказывал дед в своих рассказах, всё-таки их приоткрыл.

Положив пальцы на клавиши, я вспомнил маму, вспомнил её слова о музыке, вспомнил то, как она играла. И на секунду мне показалось, что она снова повторила ту фразу, которую однажды сказала мне, когда я стоял рядом во время её игры: «Не бойся, он будет тебя ждать. И когда ты будешь готов — просто играй».

И я начал играть. Не боясь, а зная, что каждое нажатие клавиши — это мой шанс снова увидеть её… А он ответил! Он звучал так, как не звучит ни один инструмент в мире. Он звучал в голове, в сердце и в душе одновременно…

Небо было закрыто тучами, но его музыка создавала свой свет. Он словно сплетал вместе шёпот ночи, сияние звёзд, горящие фонари и то, о чём болело моё сердце… То, о чём просила моя душа.

Я сам словно на время стал частью этого инструмента и этой мелодии, оборвать которую я мог бы лишь вместе со своей жизнью.

Эти магические и где-то даже сверхъестественные по своей природе звуки поплыли над озером. Они обнимали каждое дерево, ветви которого словно тянулись к источнику звука. Заполнив собой озеро, они выплеснулись за его берега. Растекаясь по улицам, они зажгли давно погасшие фонари прошлого и пробуждали тени давно забытых событий. Мир словно на мгновение замер, а потом на неуловимое мгновение соединились два мира. В эту мимолётную секунду редкие прохожие смогли бы увидеть огоньки в старых и уже давно не существующих окнах, а ещё не заснувшие дети могли бы разглядеть на улицах редко проезжающие и неизвестные для них автомобили.

Это продолжалось лишь секунду, но этого было достаточно. Она услышала. Я почувствовал, как она присела на стульчик рядом со мной. А я всё так же не открывал глаза и продолжал играть. Боялся, что именно музыка была тем магнитом, который удерживал сейчас её рядом со мной.

Она прижалась ко мне и положила свою голову мне на плечо…

— Кто ты? — спросила она. — Почему именно ты?
— И почему сейчас, спустя всё это бесконечное количество лет…?

Я слушал её и играл, надеялся, что ответ придёт сам… А она продолжала говорить.

— Ты же не знаешь, кто я. А если узнаешь… — она замолчала и отодвинулась от меня…

И тут я понял, что ещё секунда — и она снова уйдёт. Не зная, как быть, я прекратил свою игру и взял её за руки. Но хотя сам я и перестал играть, и волшебные звуки больше не плыли над озером, рояль всё ещё играл... Играл в тех октавах, которые были не слышны обычным людям, но которые магическим и непостижимым образом удерживали её рядом со мной...

— Дай мне узнать, — сказал я. — Дай мне шанс понять. Не уходи. Дай мне возможность быть рядом с тобой!

— Я боюсь, — сказала она, и по её щеке покатилась слеза.

— Не бойся, — ответил я.

— Нет! — сказала она и вытерла слезу. — Мне придётся уйти, но не сейчас. Подари мне эту ночь. Мне так давно никто и ничего не дарил.

АМУЛЕТ

Сейчас, когда она была рядом со мной, я отбросил все мысли о том, что будет дальше. Я пообещал себе, что даже маленькая тень грядущего расставания не омрачит эту ночь. Я хотел ей дать всё, что мог, несмотря на то, что у нас впереди была лишь только одна ночь!

Я повёл её по своим любимым местам. Мы гуляли по улочкам, заходили в рестораны, забегали погреться у камина в любимом мною отеле... Танцевали и снова гуляли. Болтали, сидели, пили чай, бегали за сонными чайками... Я рассказывал ей о картинах и о своей работе, о музыке и о себе. Она смеялась и отвечала, веселилась и была максимально естественной и живой.

Но где-то в глубине её глаз я всё так же видел ту же мудрость, тоску и грусть, которую заметил в её взгляде тогда, когда в первый раз встретил её... И да, она ничего не рассказывала о себе. А я и не просил. Я лишь хотел, чтобы она была счастлива... Потому что в этот момент я тоже был счастлив быть рядом с ней.

Говорят, счастье скоротечно... Нет, это не так... Скоротечно лишь время и то, что в какой-то момент вы перестаёте ценить, ощущать и осознавать счастье... Именно счастье — тот самый волшебный «механизм», который превращает вашу жизнь в вечность... Потому что серые будни промелькнут незаметно, а счастье... Счастье подарит вам те моменты, которые вы будете вспоминать снова и снова!

Наверное, всю свою жизнь до встречи с ней я ни разу не был счастлив по-настоящему... Да, после потери родителей дед дал мне всё. Я во многом был похож на отца — сосредоточен на знаниях, а в маму был бесконечно влюблён в музыку и унаследовал её талант. Но несмотря на то, что свою благодарность и любовь, которые я мог бы дарить родителям, я всё проецировал на единственного человека, что был рядом, мне всё равно не хватало её... Той, которую каждый из нас однажды встретит, той, которой отдаст себя всего без остатка... И сейчас, находясь с ней рядом, я понимал, что нашёл её... Но лишь для того, чтобы снова потерять...

И да, всё в мире подвластно времени. И никакая сила не встанет на его пути... Даже всепоглощающее счастье... И вот мы снова стояли на берегу Альстера, а где-то вдалеке светлело рассветное небо. Она посмотрела на меня своими глазами, в которых звёзды светились ярче, чем в небе над нашей головой, и попросила меня сыграть для неё в последний раз.

Я сел и начал играть. А она, присев рядом со мной, спиной к роялю, положила голову на плечо, а второй рукой обняла меня за шею. Я чувствовал, как она смотрит на озеро, и знал, что она скоро уйдёт, но играл, удерживая её звуками и сердцем.

— Ты знаешь, что мы больше никогда не увидимся? — спросила она.

— Да, — ответил я... — И ещё я знаю, что ты не расскажешь мне свою историю. И что я буду искать тебя всю жизнь...

Она прижалась ко мне и сказала: — Прощай, мне пора уходить.

— Постой, — остановил я её... — Я хочу кое-что тебе дать. Я расстегнул рубашку и снял с шеи старый медальон.

— Много лет назад я потерял своих родителей. Но незадолго до своей гибели они подарили мне этот старый медальон и сказали, что однажды я подарю его тому человеку, без которого не смогу больше жить. Тому, с кем, возможно, мне предстоит расстаться, и к кому он меня приведёт снова... Я хочу подарить его тебе. С первой встречи с тобой мой мир перевернулся. И пусть я не понимаю всего происходящего, теперь я верю! Верю, что судьба свела нас не просто так, а значит: где бы ты ни находилась и кем бы ты ни была, я найду тебя снова и снова...

— А пока я буду тебя искать, пусть он оберегает тебя так, как оберегал меня.

Она смотрела на меня своими прекрасными глазами, и мне не нужен был её ответ — он был весь в её взгляде. Но когда она перевела свой взгляд на медальон, её широко распахнутые глаза расширились ещё больше...

— Постой, — сказала она...

Потянувшись рукой к шее, она вытянула за кожаный ремешок из-под платья точно такой же медальон...

И снова её взгляд был растерянным и испуганным — как в тот первый день, когда я встретил её на берегу...

— Как такое может быть? — спросил я.

— Я не понимаю, — ответила она. — Этот рояль, эти медальоны... Они сделаны одним и тем же мастером... И дерево, из которого они состоят, обладает какой-то особенной силой, которая притягивает меня... Не знаю, но, видимо, судьба решает что-то за нас.

Она пронзительно посмотрела на меня и спросила: — Ты действительно хочешь узнать, кто я?

— Ну конечно, — ответил я.

— Ну что ж... Наверное, я буду жалеть об этом целую вечность. Но ещё больше я буду жалеть, если не сделаю этого. Я покажу тебе... И пусть судьба решит сама за нас. Ведь раз мы встретились, значит, в этом был какой-то смысл...

Левой рукой она взяла меня за плечо и слегка повернула к себе. Правой рукой сжала в кулак свисающий на её шее амулет. После этого её левая рука поднялась выше и наклонила мою голову к себе.

Наши губы соприкоснулись.

ПОЦЕЛУЙ

Говорят, что когда губы смыкаются в первом поцелуе, это мгновение длится вечность... Но что, если сама вечность и была частью этого поцелуя?

Да-да, именно вечность. Та самая, которая создаётся бесконечным течением времени. Та, что была до начала Вселенной и будет после неё. Она была на кончиках её губ. Она была в её прекрасных глазах. Она была ею.

Я поцеловал ту, которую Время и Вечность оберегали. Ту, что большую часть своей жизни была частью их обеих. Ту, которую я не должен был встретить. Но ту, в предопределённую судьбу которой вмешались необъяснимые силы...

Это была вспышка, которая ослепила моё сознание. Я коснулся того, чего мой мозг не мог ни принять, ни объяснить. Ещё немного — и поток бесконечности вдребезги разбил бы моё сознание, оставив моё тело лишь пустой оболочкой...

Но её губы... Они удержали меня в сознании, сохранив мой разум и способность мыслить. А цунами, пришедшее из бездны времён, откатилось обратно в вечность...

С этим потоком ушла и она.

Я снова стоял на берегу сам. Но теперь во мне не было того отчаяния, которое охватило меня тогда, когда я потерял её в первый раз. И хотя сознание отказывалось пояснить произошедшее, я уже знал свой следующий шаг.

Я точно знал, куда идти, чтобы начать распутывать эту нить Ариадны, которую подкинула мне судьба. А это знание должно было дать мне окончательный ответ — кто же всё-таки она. То, что я увидел в момент поцелуя, давало мне шанс на первый ответ. И чтобы ответить в итоге на все вопросы, мне пора продолжить тот путь, на который я вступил много дней назад, когда увидел её в первый раз!

KUNSTHALLE

Мы расстались не так давно. И хотя было уже утро, а место, куда я должен был отправиться, находилось совсем рядом, до его открытия оставался ещё около час. Поэтому я решил вернуться в «Атлантик» за чашечкой их прекрасного кофе. Мне был крайне необходим ясный взгляд на происходящее.

Знакомый бармен, и он же по совместительству мой хороший приятель, ещё не сменился с ночной смены. После каждого моего визита в «Атлантик» я часто оставался выпить кофе у него за барной стойкой. И однажды мы разговорились. С тех пор мы много раз ходили с ним в парусные регаты и тренировались вместе в зале. Современная жизнь не оставляет много свободного времени, и, наверное, при другом моём образе жизни мы были бы лучшими друзьями.

Он сделал мне кофе и спросил, как у меня дела, ведь сегодня я нарушил все свои педантичные традиции. Не подошёл к бару пообщаться после вчерашней игры, не выпил чашечку кофе после неё. А ещё и зашёл в первый раз в отель ночью и вёл себя слегка необычно. Да и сейчас мой слегка взъерошенный вид и обеспокоенный взгляд явно намекали на то, что мне, возможно, нужно чем-то поделиться или нужна помощь...

Глядя на него, я неожиданно понял, что он, наверное, второй человек в моей жизни после деда, с кем я не раз делился своими мыслями. И я рассказал ему, что этой ночью впервые был на свидании с человеком, которого, возможно, больше никогда в жизни не увижу. Но я уверен, что встретил ту, с которой хочу провести всю свою жизнь! И что сейчас я в отчаянии от того, что, возможно, потерял её навсегда...

С искренней радостью на лице он сказал, что очень рад, что я наконец-то нашёл человека, который сделает мою сосредоточенную на работе, музыке и спорте жизнь веселее. И что, хотя он не видел мою избранницу, он уверен: она сделает меня счастливым.

— Но ты же видел её сегодня! — сказал я. — Мы долго болтали вот там, справа за барной стойкой, всего час назад.

— Да, — сказал он. — Я видел, но ты сидел сам и, как мне показалось, разговаривал по наушнику... Ты выглядел очень счастливым, и я решил тебя не отвлекать...

— Сам...? — Наверное, ещё вчера эта фраза повергла бы меня в шок... А сегодня... Сегодня карточный домик моего понимания мира окончательно рассыпался. Хотя зачем я себя обманываю... С первой встречи с ней и с первого прикосновения к её руке я понимал, что моя судьба свела меня с кем-то, чей образ не вписывается в обычное представление о тех, кого мы однажды можем встретить в своей жизни. Поэтому я взглянул на него и задумчиво, слегка растерянно сказал, что, наверное, мне пора...

Он внимательно посмотрел на меня и, пожав протянутую мной руку, не торопился её отпускать.

— Послушай, — сказал он. — Я знаю много людей, но ты один из тех, кто достоин настоящего счастья. Ты помог очень многим, но никогда не позволял никому помочь себе. Каждый из тех, кто тебя знает, счёл бы честью поддержать тебя в сложной ситуации, но ты никогда и никому не открывал то, что тебя беспокоит. И даже, поднимая с тобой парус на глади Альстера, я не раз видел твой взгляд, который, казалось, искал кого-то. Поэтому сейчас, глядя на тебя, я скажу: я и ещё много людей готовы помочь тебе. Но если ты, как и раньше, не примешь эту помощь — помни: зная тебя, я в тебя верю. И не сомневаюсь — ты со всем справишься. И если, чтобы быть рядом с той, о которой ты сегодня рассказал, тебе придётся свернуть горы, то ты тот человек, которого ничто не остановит. Иди и найди её!

Нужны ли мне были эти слова? Очень! Ведь хотя он и был во всём прав, мне начало казаться, что я схожу с ума в преследовании той, кто, возможно, существовала только в моей голове!

Я вышел из отеля и быстрым шагом направился к музею, который так часто любил посещать раньше. Буквально через пару минут я был уже у его порога.

Персонал знал меня не только как одного из самых частых гостей и эксперта по живописи. Наша семья была меценатами, и мы часто участвовали в разных событиях, происходивших в музее. Поэтому я смог зайти внутрь вместе с первыми пришедшими на работу сотрудниками.

И да, я знал, куда иду... Быстро шагая по коридорам музея, я непроизвольно замедлил шаг, подходя к тому самому месту. В момент поцелуя оно мелькнуло в моём сознании лишь на мгновение. Но я узнал картину, которая была видна в конце коридора. Находясь в стороне от основного потока туристов, она по непонятной причине скрывала от меня то, что я, казалось бы, должен был увидеть уже много сотен раз.

Мне всегда нравилось это место. В нём хранилась сама история. Если уметь не просто пробегать мимо картин, а вглядываться в них, попытаться понять, что хотел сказать автор, то вы откроете для себя новый мир: вы станете частью машины времени и отправитесь в путешествие, интерес которого не сравнится ни с одной туристической поездкой...

Но как бы я ни старался замедлить шаг, отвлекая себя посторонними мыслями, это не означало остановку, и через какое-то время я дошёл до нужного поворота. За ним скрывалось то, ради чего я пришёл сюда.

И через несколько мгновений я увидел её! Да-да, её! Только теперь она смотрела на меня с картины.

Когда и кто повесил её здесь? Кто был художником и как она оказалась на этой картине?.. Я стоял, а вопросы лавиной сыпались в моей голове. Но я смог преодолеть их бесконечный шум и взглянуть на картину не только взбудораженным взглядом. Как эксперт я мог бы сказать, что ей не менее пяти сотен лет. Однако для более точного анализа нужен был не только поверхностный осмотр. Кисть неизвестного, но очень талантливого художника не просто выразительно отобразила её образ. В любой картине, если вы не будете пробегать мимо, вы найдёте смысл, переданный автором. Он был и здесь... Впрочем, возможно, только я смог рассмотреть в глубине её взгляда отчаяние и беспомощность.

Что она говорила этим взглядом? В какой момент жизни её застал художник? Никто мне уже, наверное, никогда не ответит на эти вопросы...

И да, я, наверное, мог бы рассматривать эту картину месяцами. Но сейчас... Сейчас мне было сложно это принять. Ведь на портрете из прошлого была та, губы которой я всё ещё ощущал на своих губах...

Но нет. Картины мне было недостаточно. Мне нужна была она. Настоящая, не нарисованная. Та, с которой я смогу поговорить и которую смогу обнять! И я точно знал, что у озера я её больше не встречу. А значит, мне надо было идти дальше!

Я подошёл к стене и сделал то, что сделал бы любой мало-мальски знакомый с искусством человек: снял картину и перевернул её. Да, я мог бы увидеть там просто пустой холст или имя автора, которого не было на передней части. И да, моя уверенность в том, что цепочка событий, приведшая меня сюда, не могла оборваться на картине, была-таки вознаграждена.

Сзади на холсте я увидел надпись: «Спасибо от тех, кого ты смогла спасти. Спасибо за доброту и надежду. И прости нас…»

Учитывая моё непосредственное отношение к экспертизе живописи, мне было несложно заметить, что надпись была явно сделана не самим художником. Почерк был не таким, каким мог бы быть у того, кто создал этот прекрасный портрет. Возможно, её добавили спустя время. Но там было ещё кое-что крайне важное. Там были её имя, фамилия и дата!

А значит, судьба, которая уже не раз обрывала цепочку событий, подкинула мне следующую нить и надежду. И я снова знал, что делать дальше.

Я аккуратно повесил картину на стену и, посмотрев ей в глаза, сказал:
— Я не сдамся. Я не знаю как, но я найду тебя. Просто верь в меня!

АРХИВ

Наверное, вы уже догадались, что через некоторое время я стоял у дверей городского архива. И хотя обычно срочные вопросы здесь выстраиваются в длинную очередь, я надеялся на некоторое исключение из правил. Дело в том, что благодаря антикварному бизнесу наша семья в своё время передала городскому архиву множество найденных исторических документов. Именно поэтому я верил, что такой простой вопрос, как поиск имени в архивных книгах (часть из которых уже давно была оцифрована), не составит большого труда для сотрудников...

И да, я был прав. Ещё подъезжая к архиву, я созвонился с представителем, которому мы обычно передавали найденные документы, и попросил помочь в срочном вопросе.

Меня встретили и провели в помещение со старыми томами и документами. Сотрудник архива вежливо поинтересовался, чем он мог бы мне помочь. Я достал заранее написанный листок с именем, фамилией и датой.

По дороге я пытался фантазировать, как именно использовать имеющуюся у меня дату. Если искать по имени и фамилии все совпадения среди горожан, живших в этот период, то мне, скорее всего, выдаст сотни вариантов. Но в таком случае я никогда не узнаю, о ком конкретно идёт речь. Ведь в те времена не было ни фотографий на паспорт, ни тем более социальных сетей, которые сегодня так облегчают поиск любого человека... Вторым по релевантности вариантом был поиск даты рождения. Он бы мне что-то дал... Но вряд ли картина, нарисованная в её уже взрослом возрасте, была бы подписана датой её рождения. А первой и, увы, самой логичной версией была дата смерти... Как ни прискорбно, на этот вариант наталкивала в том числе подпись на обороте картины... Конечно, могли быть и другие варианты, и я был готов провести хоть пару лет в архиве ради этого. Но чёткий план, с чего начать, у меня был.

Сотрудник архива сказал, что попробует перебрать все варианты и будет искать как в оцифрованных документах, так и в архивных книгах. Также он попросил мой телефон и пообещал связаться со мной, если поиски увенчаются успехом.

Уйти? Я ответил, что никуда не уйду и готов спать здесь, на полу, пока он не найдёт упоминания об этом человеке... Он пожал плечами, сказал, что до вечера ещё далеко и, возможно, ему удастся избежать поиска матраса для меня, после чего удалился в архив...

Я сел на скамейку и, облокотив голову о стену, прокручивал свои следующие шаги. Но, видимо, то ли кофе перестало действовать, то ли бессонная ночь сделала своё, и на какое-то мгновение я всё-таки провалился в тревожную дремоту. Разбудил меня голос: — Давно спите?

Я открыл глаза с вопросом: — Вы что-то уже нашли?

Но передо мной стоял не тот сотрудник, которому я давал бумажку с данными, а очень пожилой мужчина. На мгновение мне даже показалось, что он слишком стар, чтобы работать даже в таком учреждении, как архив. Но я не стал зацикливаться на этой мысли. Тем более что в руках он держал очень увесистый том, возможно, с полезной для меня информацией.

— Вы смогли что-то найти? — спросил я.

— А вы что-то потеряли? — неожиданно спросил он меня в ответ.

— Простите, я не понимаю. Я пришёл найти данные об одном человеке. Возможно, они у вас в этой книге?

— Мы скоро об этом узнаем, — сказал он. — Но для начала расскажите мне, откуда у вас этот амулет? — добавил он и показал на деревянный амулет, который был виден на моей шее из-за расстёгнутой рубашки.

— Это старая семейная реликвия, и она непосредственно связана с человеком, которого я ищу. Но, несмотря на эту связь, данного запроса она вряд ли касается... — Только сейчас я внимательно присмотрелся к нему и понял, что его глаза требовали отдельного описания. Он смотрел на меня с какой-то особенной мудростью. При этом в его взгляде можно было прочитать одновременно и любопытство, и осторожность.

— Меня всё касается! — сказал он, прервав мой внутренний, изучающий его, диалог... — Вы даже не представляете, насколько меня всё касается. Но это не важно. Я расскажу вам кое-что о ней. Однако, возможно, вас это несколько расстроит.

Он повернул ко мне книгу и указал пальцем на конкретную запись. И да, он был прав: то, что я там прочёл, мне очень не понравилось. В книге был описан приговор, в котором говорилось, что женщина со схожим именем была зарегистрирована около шестисот лет назад, обвинена в колдовстве и сожжена на площади как колдунья. В конце была указана дата приведения казни в исполнение. Да, именно та самая дата с моего листка и с оборота картины. В моих глазах всё потемнело.

— С вами всё в порядке? Может, вам воды налить? — спросил старик.

— Нет, простите... Просто дайте пару минут, — пробормотал я.

Придя в себя через некоторое время, я ещё раз прочитал эти строки и увидел, что затёртые временем чернила хранили ещё кое-какие данные, связанные с ней. Надпись «казнена» была перечёркнута, а под ней стояла надпись «оправдана».

Я взял телефон и сфотографировал эту часть страницы с информацией о ней. На что старик сказал: — Вы не сможете сфотографировать то, что скрыто за этими строками, но если вы правда ищете её, то, возможно, сегодня вы стали ещё на шаг ближе к цели.

Не слушая его, я поднял на него глаза и спросил: — Неужели это всё? Неужели больше ничего нельзя найти?

— Вам больше ничего не надо, молодой человек, — ответил он. — И раз вы пришли сюда, значит, у вас уже всё есть, — сказал он, глядя на амулет.

После этого он посмотрел в мои удивлённые глаза и сказал:
— Кстати, передавайте привет своему дедушке. Мы давно не виделись, но я помню, что он был очень достойным молодым человеком. И если я в нём не ошибся, то он подскажет вам путь. А если я не ошибся в вас, то вы его сможете пройти.

Пока я пытался осмыслить сказанное им, он повернулся, забрал старый фолиант и зашёл в дверь за стойкой… У меня было много вопросов и ни одного ответа. И пока я находился в оцепенении, из той двери, в которую он только что ушёл, вышел сотрудник, который меня встретил с утра.

— Простите. Я перебрал все данные на компьютерах, а также все книги этого года. Никакой информации, связанной с этим человеком, мне не удалось найти. Еще раз простите. — Он положил передо мной бумажку, которую получил недавно от меня.

— Постойте, — сказал я. — А пожилой мужчина, который только что вышел из этой двери… Как его зовут? Он уже рассказал мне всю информацию, которая меня интересовала. Просто передал привет моему родному человеку, но я так и не спросил его имени…

Сотрудник архива удивленно посмотрел на меня. — Простите, но за этой дверью находятся компьютеры архива и полки с книгами. Несмотря на то, что помещение большое, сегодня на смене я один, и кроме меня там никого больше нет…

— Нет, говорите? А фото? Секундочку… — я включил телефон и зашел в галерею снимков. Но и там ничего не было, как будто я не фотографировал пару минут назад вынесенную книгу. — Да что же это…? — я невольно громко произнес эту фразу, и телефон выпал у меня из руки, громко ударившись об стол…

— Простите, я могу вам чем-то еще помочь? — спросил сотрудник архива, опасливо сделав шаг назад от стола.

Я взял себя в руки, извинился и сказал, что мне, видимо, давно уже пора…

ДЕД

Нить снова оборвалась... Ничего больше мне не оставалось, кроме как поехать домой. Там я мог посоветоваться с человеком, которого считал самым мудрым из всех, кого знал. Тем, кто всю мою жизнь во всём меня поддерживал и чьи советы всегда были для меня опорой, если я спотыкался.

Он заменил мне и отца, и мать. Но главное в нём было то, что только с ним я мог поделиться всем, что со мной произошло, и только он беспрекословно поверил бы любому моему слову! А именно этого мне сейчас крайне недоставало... По дороге я набрал его и попросил отложить все дела. Сказал, что сейчас он нужен мне больше, чем когда бы то ни было в жизни!

Встретил он меня у камина, который разжигал каждый раз, когда нас ждал долгий разговор. Показав мне на кресло, он внимательно посмотрел на меня и попросил не торопиться, а рассказать всё, что меня беспокоило, в мельчайших подробностях.

Я сел в кресло и начал скомкано формулировать свои мысли, превращая их в слова.

— Нет, так дело не пойдёт! — перебил он меня. — Ты не смог успокоиться. А значит, опустишь много важных деталей. А без них в нашей работе, как ты знаешь, никак.

Он встал, налил мне чая и стал набивать свою трубку. Зная его, я понимал: не было смысла начинать, пока он не раскурит трубку, а я не выпью чашку чая. И я решил не сопротивляться его традициям и стандартному ритуалу наших бесед. Глядя на огонь, я допил чай и почувствовал, как спокойствие деда передаётся мне, делая мой мозг способным не к хаотическим мыслям, а к конструктивному анализу и диалогу.

После исполнения всех требований его ритуала я начал свой рассказ. Не так давно он уже давал мне ценный совет — призвать на помощь музыку. И именно благодаря ему я смог увидеть её во второй раз в «Атлантике». Он же помог мне с нашим семейным роялем, на котором я играл на берегу. А теперь я рассказал о том, к чему всё это привело: о непередаваемом словами звучании рояля на берегу, ночном свидании, бармене, картине, архиве, старике...

— Скажи мне, — спросил он в конце моего повествования, — надпись о помиловании была схожа с остальными? Я изучал архивные документы тех времён и могу тебе кое-что рассказать о том периоде...

— Нет, — ответил я. — Основной текст и надпись о приведении приговора в исполнение были сделаны одним почерком. А вот надпись об оправдании — явно другим... Но какая разница? Это было около шестисот лет назад... Я просто хочу в целом понять, что со мной происходит.

— Нет! — сказал он. — Так дело не пойдёт. Давай по очереди!

И он рассказал мне, что дата её казни совпадает с периодом чумы, буйствовавшей как раз в те времена, и с инквизицией, которая в тот момент, увы, была неотъемлемой частью средневековой Европы. Он объяснил, что, хотя многие казни действительно приводились в исполнение, зачастую обвинения в колдовстве не были истинной причиной религиозного преследования. Проблема заключалась в том, что невежественная толпа, напуганная чумой, сама создавала прецеденты и требовала казни того или иного человека. Поводы могли быть любыми, но чаще всего к сожжению приводили именно обвинения в колдовстве. И хотя городская власть нередко пыталась избежать такого наказания, усмирить разъярённый и испуганный народ иногда можно было лишь приведя приговор в исполнение...

Времена были тёмные, но факт остаётся фактом. И, к сожалению, такие приговоры могли быть вынесены не только из-за гнева толпы, но и по причине дележа имущества, личной мести или иных обстоятельств. В таких случаях решение о казни могло исходить от влиятельного чиновника, а чтобы убедить толпу в его справедливости, достаточно было лишь подкинуть ей мысль о том, что человек якобы виновен в распространении чумы.

Однако, по его словам, та дополнительная запись, которую я увидел под приговором, была исключительно редким событием. Она означала, что человек был оправдан, потому что были найдены доказательства, подтверждавшие его невиновность.

— Подожди! Я запутался... Её оправдали? — спросил я.

— Нет, — ответил он. — Я почти уверен, что её казнили. В книге был зафиксирован факт смерти, а он записывался только в случае таковой. А надпись с оправданием лишь внесла свой постскриптум в это, увы, уже произошедшее печальное событие...

При этом, учитывая времена, после приведения приговора в исполнение никого уже не интересовало, что написано в городской книге. Именно поэтому любая такая дополнительная надпись об оправдании по своей сути была целым событием. Её наличие говорит о немалом давлении на чиновников ради того, чтобы это произошло. Я не знаю, кем она была, почему попала на этот портрет, почему была казнена и тем более — почему именно к ней была применена столь редкая форма оправдания. Но всё это вместе говорит о том, что она была не обычным человеком своего времени. Однако то, что происходит с тобой сейчас, лишь подтверждает это. И до тех пор, пока мы не выяснили, происходит ли это только в твоей голове или на самом деле, мы должны цепляться за любую соломинку.

— Я в отчаянии, — пробормотал я, глядя на пламя в камине.

— Не торопись, — ответил он. — Пройдя такой длинный путь, ты не можешь остановиться, а значит, нам надо просто продолжать раскапывать факты — так, как мы всегда делали это в нашей работе. Возможно, рассказывая мне о ней, ты упустил что-то важное?

— Да, я всё рассказал, — задумчиво произнёс я, перебирая в голове кадр за кадром всё произошедшее.

— Хотя нет! Старик! Я вспомнил — он передавал тебе привет. Вы с ним вроде бы знакомы...? Ты его знаешь? Может, эта цепочка куда-то приведёт...?

— Старик... Странно... — дед задумчиво смотрел в огонь и пару раз пыхнул трубкой.

— Почему странно? — удивлённо сказал я. — Ты знаешь очень многих людей, особенно тех, кто уже много десятков лет работает в архиве. Тебе просто нужно вспомнить, кто он...

— Не всё так просто, — ответил дед. — Когда я его встретил, мне было примерно столько же лет, сколько и тебе сейчас, и он уже тогда выглядел так же, как тот, кого ты описал сегодня... Но далеко не всё в этой истории заканчивается на этой странности. В прошлый раз ты задал мне вопрос об одном предмете, но тогда мне показалось, что случайные совпадения ещё не повод. Теперь же я думаю, что всё в этой истории совсем не случайно.

Он встал и взял с полки над камином ту самую небольшую и очень старую (судя по её внешнему виду) деревянную шкатулку, которую я уже видел у него в руках пару дней назад.

— Открой, — сказал он, всё с тем же задумчивым взглядом, протягивая её мне.

Я открыл шкатулку и на её дне увидел два небольших отверстия... — Это то, что я думаю? — спросил я.

— Да, это именно оно, — ответил он.

Я снял с шеи амулет, вынул из него кожаный ремешок и положил в одно из отделений внутри шкатулки. Он идеально встал на своё место.

— А второй… — я не договорил фразу, вспомнив её медальон.

— Да! — сказал он. — Второй — это, скорее всего, тот, который ты видел у неё.

— Но как? Ты же говорил, что этот амулет подарили мне мои родители! Как он попал к ним и как мог оказаться у неё? — Пока я это говорил, я снова надел медальон на шею, после чего взял шкатулку в руку и с любопытством продолжил разглядывать её...

— Да, — ответил дед. — Ты прав. Тебе эту шкатулку подарили родители. Но в любой истории есть своя предыстория... Твоим же родителям эту шкатулку когда-то подарил я, а они уже передали её тебе. Но важнее другое: важно то, как она появилась в нашей семье. И вот тут как раз складывается очередной пазл происходящих событий. Эту шкатулку подарил мне, когда я был молод, тот самый старик, которого ты видел сегодня в архиве...

— Но что нам делать со всей этой информацией? — спросил я. — Как это поможет мне сделать следующий шаг? Неужели я застрял и теперь на этом всё?

Дед слушал меня, смотря в огонь камина. — Знаешь, — сказал он, — наша профессия — это не просто картины или антикварные вещи. И мы не просто собираем историю. Мы видим в ней то, что скрыто от глаз других. За свою жизнь я встречал очень много того, что сложно пояснить с точки зрения обычного уклада вещей. Сегодня наука смотрит вперёд и говорит много непонятного для нас, взрослых поколений. Но если бы учёные обернулись и посмотрели назад, то, возможно, им было бы проще понять то, что пока лишь только приоткрывается человечеству. То, что вчера называлось чудом, сегодня называется энергией, а то, что сегодня считается невозможным, уже когда-то происходило и, возможно, произойдёт вновь в будущем.

Я никогда не рассказывал тебе о том, чем занимался до семейного бизнеса, в который привёл меня мой отец. Я учился, чтобы стать физиком. К сожалению, я не был знаком с Эйнштейном. А уровень открытий и возможностей науки в моей юности был по большей части теоретическим. И однажды мой отец привёл меня в мир вещей, пришедших из древности. Я начал изучать их историю... И тогда я понял, как много упускает наука, теряя связь с прошлым. Как много было бы совершено открытий, если бы учёные не считали прошлое бесполезным.

Когда-то, очень давно, во всех народах, населявших планету, существовала легенда о священных деревьях. Да, люди не были способны анализировать окружающий мир, как сейчас. Но они утверждали, что все эти деревья связаны не только друг с другом, но и с солнцем, со звёздами и с мирозданием. Сегодня учёные называют это энергиями, которые пронизывают Вселенную, и ищут их источники, ищут места, где сконцентрирована эта сила. Но они ищут там, где пока не способны найти. А обернуться им мешает гордость. Хотя тогда их путь из тысячи миль сократился бы до одного шага... Мы, люди, слишком подвержены гордыне, чтобы искать у себя под ногами... Нам нужно слишком много там, где малое могло бы стать спасением.

Однажды я прочитал рассказ современного автора под названием «Древние Хранители Света». Он открыл мне глаза на природу многих вещей, с которыми я сталкивался в своей жизни. И могу тебе сказать, что всё, что сейчас происходит с тобой, — это не сон, это та явь, которую мы привыкли отрицать. Так что верь в себя! А то, что происходит с тобой, — не плод твоего воображения, а лишь пока ещё не доказанная, но не менее реальная от этого часть окружающего нас мира.

СОН

Какое-то время мы просидели с ним молча, каждый в своих мыслях. Но при этом в мыслях каждого из нас мы безуспешно пытались распутать вновь запутавшийся клубок нити, которая довела нас до этого места, а дальше обрывалась.

Трубку дед уже докурил, камин медленно догорал...

— Я пойду в свой кабинет, мне надо подумать, — сказал он. — А ты, наверное, ложись спать. Народная мудрость всегда гласила, что если ты не можешь ответить на вопрос поздним вечером, то, возможно, сон на своих крыльях принесёт тебе его. Так что попробуй отдохнуть. И, возможно, завтра мы найдём ответ вместе.

— Хорошо, — сказал я. — Я, наверное, ещё немного посижу, но думаю, что вскоре последую твоему совету.

Я встал, подошёл к столу, взял увеличительное стекло и вернулся назад к камину. Практически лёжа в кресле от навалившейся за несколько дней эмоциональной нагрузки и общей усталости, я ещё раз снял амулет и положил его в ячейку в открытой шкатулке. И хотя мои глаза уже почти закрывались, я всё ещё пытался в остатках света от догорающего огня рассмотреть вырезанные на стенках шкатулки узоры. Что я там увидел? Люди, здания, события...

Спустя непродолжительное время правая рука с лупой соскользнула на кресло, а левая осталась придерживать на груди открытую шкатулку. И, несмотря на то что мои мысли всё ещё пытались цепляться за реальность, я всё больше и больше погружался в сон...

Вскоре, после того как я заснул, догорел и камин. Комната погрузилась в темноту. Но не всю — из шкатулки, которая осталась лежать на моей груди, исходило лёгкое свечение. Если бы у меня была возможность присмотреться к нему... Но я глубоко спал. Мой медальон, лежащий в шкатулке, слегка мерцал, однако интенсивность этого свечения увеличивалась с каждой секундой... Через некоторое время светилось не только пустое место от второго медальона, но и все узоры на внешних гранях шкатулки начали излучать яркое свечение...

И в какой-то момент яркость его стала настолько интенсивной, что луч света из шкатулки ударил в потолок и рассыпался хороводом из сотен тысяч искорок по всей комнате... Однако это был не свет в нашем обычном представлении. Эти мерцающие искры начали собираться в группы, складывать объекты, образы, фигуры, которые поплыли по комнате. Их медленный танец начал сплетаться в узоры, каждый из которых был сном, навеянным мне светом!

Я спал на кресле, а вокруг меня выстраивались в ряд все те события, которых я уже касался, дотрагиваясь до её руки или прикасаясь к её губам. Но тогда мой разум был не способен их принять. А сейчас... Сейчас мой разум спал. А моё сознание необъяснимым образом слилось с сознанием той, что я так отчаянно искал. Это была её память, её радости и страдания, её сложный путь в те времена, когда свет было легко спутать с темнотой... Это была жизнь, такая, какой она была известна только ей.

***

Она не помнила своих родителей. Они умерли ещё до того возраста, в котором она могла бы сохранить хотя бы какое-то воспоминание о них. Вместе с двумя сёстрами, одна из которых была старше её, а одна младше, они жили в старом, частично разрушенном родительском доме на окраине города. Старшая сестра день и ночь пыталась раздобыть еду, чтобы прокормить её и младшую. Но денег и еды всегда не хватало. Заготовить дрова на зиму не выходило, и в итоге в одну из суровых зим старшая сестра умерла от простуды. Она сама похоронила сестру и все силы отдала на то, чтобы прокормить младшую. Но однажды она нашла её мёртвой. Соседи сказали ей, что та умерла от тифа и что никто и ничего не смог бы сделать. И наутро после того, как она похоронила младшую рядом со старшей, за ней приехали, чтобы отдать в монастырь.

Прощаясь с местом, в котором она жила пусть и тяжёлые годы, но с родными ей людьми, она пообещала себе, что станет врачом. Выучится ради того, чтобы дети не теряли тех, кто им дорог, и никогда не оставались одни, как осталась она.

Сёстры в монастыре с первых дней увидели в ней ребёнка, готового учиться, и делились с ней всеми своими знаниями. А она впитывала их, как сухой мох влагу. Она не только научилась читать и писать. Одна из сестёр оказалась травницей и привязалась к ней как к дочери — и не просто делилась с ней своими знаниями. Она учила её понимать природу лекарств и их действие на человека. И эти знания нашли благодарную почву. Все посеянные семена знаний взошли.

Спустя время молодую девушку, которая разбиралась в травах, заприметили аптекари, которым она приносила сборы трав, зарабатывая так на пропитание. Один из них предложил ей поработать у себя. Он был пожилым человеком, и у него не было родных. А она была готова жить в аптеке и даже работать без денег, лишь бы у неё была возможность продолжать учиться. И он дал ей желаемое.

В аптеку приходили за лекарствами не только горожане, но и врачи. Аптекарь по очереди договаривался с врачами и в обмен на скидки за лекарства просил обучать её их ремеслу. И она училась день и ночь: помогала при осмотре больных, убирала за ними... Будучи прекрасной девушкой, она не раз привлекала в аптеке внимание влиятельных и богатых покупателей. Но отвергала всех... Её интересовали лишь травы, рецепты, лекарства и результат лечения...

Она экспериментировала, создавая новые рецепты из трав, которые часто проверяла на себе. Благодаря ей сёстры-настоятельницы, которые вырастили её, помогали в монастыре беднякам. Незадолго до своей смерти аптекарь позвал её и представил ей какого-то мужчину, который оказался представителем гильдии врачей. Тот поздравил её и вручил бумагу о том, что теперь она может называться врачом и вести свою практику.

Когда врач ушёл, она упала на колени и, вся в слезах, благодарила аптекаря за то, что он помог воплотить её самую большую мечту в жизни.

— Не плачь, дитя, — сказал он ей. — Мне эта бумага стоила всего лишь наследства, которое мне всё равно некому передать. Ты же стала мне как дочь, и я знаю, о чём ты мечтаешь. Поэтому лучшего применения этим деньгам я бы всё равно не нашёл. Тем более что это минимальная благодарность за твой труд. Ведь ты на самом деле врач от Бога, в отличие от тех, кто просто купил эту бумажку.

Через пару месяцев аптекарь скончался, завещав ей аптеку.

А она продолжила его бизнес, хотя и привнесла в него свои правила. Богатые покупатели продолжали, как и раньше, платить за лекарства, а бедные получали их бесплатно. Она передавала лекарства сёстрам в монастырь, чтобы они могли лечить тех, кого не могли вылечить только травами.

И да, деньги начинали заканчиваться: она не могла позволить себе иногда даже купить еду, тем более не могла делать ремонт аптеки и даже купить дрова. Но люди видели это. И пусть не все, но среди них были и благодарные ей за её дела. Одни приходили и помогали ей с ремонтом, другие — с дровами. Соседки всегда были готовы её накормить. Она стала той, кто помогал искренне всем, кому могла, и той, которой готовы были помочь другие.

Но было в ней ещё кое-что особенное. Где-то в глубине её сердца была спрятана огромной силы вера в то, что дети не должны страдать, что болезни не должны забирать тех, кто только начинает жить. Это её непоколебимое желание спасать, и какая-то особенная энергия и воля, а может, и какое-то благословение свыше, и, конечно же, её талант — всё это помогало ей лечить.

Безусловно, в аптеке человек любого возраста мог купить лекарства. Но как врач она приходила лечить только детей, хотя в особенно экстренных случаях помогала и взрослым. Её маленькие пациенты всегда ждали её. Они говорили, что когда она брала их за руку и разговаривала с ними, то боль отступала. Что-то непостижимое происходило там, где лекарства того времени зачастую должны были оказаться бессильными. Но они помогали! А может, не они?.. Хотя разве это было важно?

Она никогда не брала денег за лечение детей. Говорила, что помогает во имя своих сестёр, которых смогла бы спасти, если бы была тогда врачом. С помощью людей она отремонтировала родительский дом и сделала его больше, после чего создала уютный семейный приют для детей, потерявших родителей. Опеку над приютом взял монастырь, в котором она росла. А сама она продолжала жить в аптеке, чтобы иметь возможность прийти на помощь всегда, когда была кому-то нужна.

Была ли она счастлива? Бесконечно! Она не хотела себе и не мечтала о другой жизни! Лечить людей было её призванием. И она отдавалась ему вся и без остатка!

Но однажды в её мир пришла чума. И вся тяжесть горя, которое обрушилось на окружающий мир, стала и её горем… Она хотела вылечить всех. Но что она могла противопоставить страшной и смертельной болезни?

Она применяла все навыки, которые знала. Но чума была страшным и сильным врагом. Однако и она не сдавалась! До изнеможения, рискуя заболеть сама, она пыталась помочь всем. И её пациенты выздоравливали чаще других. Но больше всего среди выздоровевших было детей. Боялась ли она заболеть? Нет, она боялась не смочь помочь всем! Её личная судьба её совсем не беспокоила.

Однако у всех таких историй, как и у кораблей, всегда есть свои скалы, о которые их может разбить сильный ветер и волны. Эти испытания не обошли и её.

Молва о том, что есть врач, который спасает детей, разошлась по всей округе. И однажды утром за ней приехали солдаты. Постучав к ней в дверь, они сказали, что по приглашению знатной особы она должна будет поехать с ними. На её возражение, что к ней приходят все наравне, они ответили, что не станут разговаривать и ей придётся пойти с ними добровольно или силой. Согласилась ли она с ними? Конечно, нет!

Поэтому её принудительно доставили в дом нового судьи. Тот вышел встретить её и, попросив солдат выйти, сказал, что его ребёнок болен. И она обязана вылечить его. А если она кому-то об этом расскажет, то он самолично отрежет ей язык и сожжёт на костре как ведьму.

Втолкнув её в помещение, где, видимо, находился его больной сын, он быстро закрыл за ней дверь. На кровати в комнате лежал юноша. Он посмотрел на неё и произнёс: — Привет! Ты пришла меня лечить? — спросил он, глядя на неё широко открытыми глазами.

— Я не знаю, — она подошла к его постели и только сейчас заметила, что в комнате, кроме кровати, стоял лишь мольберт, два стула, а все стены были завешаны картинами. Конечно же, глаза врача отметили ещё и стоящее рядом ведро с окровавленными тряпками, а также запекшуюся кровь на губах.

— Ты художник? — спросила она. — Отец тебя очень любит.

— Ну, не совсем так, — он натянуто улыбнулся, стараясь сдерживать порывы кашля, и приоткрыл одеяло, показывая ей ноги. — Я не хожу с самого детства. А чтобы я мог рисовать, меня переносят слуги и сажают на стул. Отец с тех пор, как я упал с лошади и перестал ходить, ни разу не заходил ко мне в комнату. А то, что он любит, — так это картины, которые я рисую по его требованию для его друзей. Благодаря моему таланту он смог понравиться очень многим влиятельным людям. Так он и стал судьёй.

— Но как ты рисуешь, если сюда, кроме слуг, никто не заходит?

— А вон там, видишь дырку на стене недалеко от пола? Когда к отцу приходят гости, слуги кладут меня на пол, и я смотрю на их лица, а потом рисую. А если рисую плохо — меня бьют.

— Но это же жестоко!

— Жестоко? Более жестоко то, что мой отец угрожает отрезать языки тем, кто сюда входит, чтобы сохранить тайну о том, как он содержит своего сына. И он уже пару раз приводил свои угрозы в исполнение. Вот жестокость... Скорее всего, и тебе он также угрожал. А жестокость... Мир сам по себе жесток. Когда ты зашла, я увидел твои глаза. Ты полна доброты, но в глубине их спрятана грусть. Значит, не мне тебе рассказывать о жестокости мира...

Она смотрела на него и видела в нём благородного человека, который должен был быть на месте своего отца, а не оставаться калекой и игрушкой в его руках... Подойдя ещё ближе, она спросила, может ли он перевернуться. Он ответил согласием и непониманием одновременно.

Пощупав его спину, она спросила, как он может жить с той болью, которую несёт его повреждение позвоночника. На что он сказал, что боль от поступков его отца, которого он так любил, а теперь тот издевается над ним, — намного больше. После этого он снова закашлялся, взял ещё одну тряпку и с кровью бросил её в ведро...

Чёрные пятна, которые она увидела на его спине и теле, когда он поворачивался и поднимал рубашку, могли означать только одно.

— Ты знаешь, что ты очень болен? — спросила она.

— Нет, — сказал он, — но та боль, которую я сейчас испытываю внутри себя, и то, что я вижу в твоих глазах, дают мне вполне понятный ответ на твой вопрос. Я понимаю, что моей жизни, которая была сплошной мукой, скоро настанет счастливый конец. Он даже слегка улыбнулся сквозь боль после этой фразы. — Я верю в Бога и не смог бы уйти из жизни по своей воле. Но если, наконец, настал тот день, когда я смогу это сделать по его, а не по своей воле, то я приму его с благодарностью!

Она не понимала, какая же у него была сила воли, чтобы так держаться. Та форма чумы, которую она идентифицировала, была крайне редкой, но она делала с человеком страшные вещи, сопровождавшиеся непереносимой болью. А все признаки её на его теле говорили о страшной смерти в ближайшие часы.Симптоматика этой болезни не позволяла бы ему сейчас даже лежать без конвульсий, а он разговаривал, улыбался... Сколько же сил таилось в этом истерзанном жизнью юноше?..

— Прости, я не смогу тебя вылечить, но смогу облегчить твою боль! У меня есть лекарства, которые помогут, — сказала она ему.

— Нет, — ответил он. — Я не хотел бы этого. Вся моя жизнь была болью, и она стала спутником в моём одиночестве. Я не хочу уходить из этой жизни сам. Пусть и она уйдёт со мной. Может быть, если я заберу с собой из этой жизни свою боль, то кому-то её достанется меньше...

И снова тот же бесконечный вопрос одолевал её: как может судьба забирать тех, кто должен делиться с другими своей мудростью и пониманием жизни... Но судьба жестока, и кому как не ей знать об этом...

— Но что я могу сделать для тебя? — спросила она.

— Я хочу тебя нарисовать. Но не так, как рисовал друзей своего отца, по памяти, почти вслепую... Я хочу в первый раз в своей жизни нарисовать человека, которого вижу перед собой. Проведи со мной этот день! Прошу тебя!

И она не смогла отказать. Она сама перенесла его на стул перед мольбертом и села напротив. Они разговаривали, а он рисовал. А к вечеру, после очередного очень сильного приступа кашля, он попросил её уйти.

— Моё время пришло, поэтому тебе пора уходить. Рисуя тебя, я видел шрамы на твоём сердце. И я не хочу, чтобы к ним добавился ещё один. Я не покажу тебе этот портрет, но обещаю тебе, что он прекрасен. Я рисовал его не разумом, ибо уже не способен его контролировать, и не руками, которые уже меня не слушаются. Я нарисовал его бесконечной болью, которая сейчас съедает меня изнутри без остатка. Я не знаю, что будет дальше со всеми нами, но сейчас, находясь на грани жизни и смерти и практически теряя связь с реальностью, я могу сказать тебе, что вижу: однажды этот портрет принесёт тебе счастье. И я не знаю, откуда эти знания; я просто знаю, что так и будет...

— А теперь уходи.

Она подошла, перенесла его на кровать, накрыла одеялом, обняла и сказала, что до этого на её сердце было много шрамов, но самых больших — лишь два. Теперь их будет три.

Повернувшись, она вышла из дверей и закрыла их за собой. Закрывая дверь, она знала, что вместе с ней из этой комнаты вышла и его душа. А слёзы, катившиеся по её щекам, перемешивались с мыслью о том, что теперь ему точно стало легче.

Но долго наедине со своими мыслями ей остаться не получилось... На выходе из комнаты её ждал судья.

— Ты вылечила его? — спросил он её.

— Нет! Его болезнь не поддаётся лечению. Я бы не смогла его спасти. Как, впрочем, ничего не сможет спасти и вашу душу за то, что вы сделали с тем, кого когда-то любили. Вы не заслуживаете быть судьёй. Вы заслуживаете того, чтобы вас судили за содеянное.

Он поднял руку и со всей силы ударил её по лицу!
— Тварь! Как ты смеешь так со мной разговаривать?

В это время из комнаты, в которую зашла прислуга, раздался вопль:
— Он мёртв!

Судья зашёл в комнату, держа платок у лица, а через мгновение, быстро выйдя из неё, крикнул слугам:

— Она ведьма! На его теле — чёрные пятна от её проклятий. Зовите стражу, пусть отведут её в городскую тюрьму! Я приговариваю её к смерти через сожжение, и завтра ранним утром приговор будет приведён в исполнение! Пусть уже готовят костёр!

Её привели в камеру. Было ли ей страшно? Нет. Она всю жизнь испытывала страх за других и никогда не боялась за себя. И сегодня ей было страшно лишь за тех, кого она теперь уже не спасёт. Но она знала, что ничего не сможет сделать здесь, сидя с завязанными руками в городской тюрьме. Лишь отчаяние и несправедливость наполняли её сердце всё больше и больше...

И в этот момент она услышала голос. Он звучал через решётку, которая отделяла от неё соседнюю камеру:— Подойди ко мне, дитя моё. Не стоит заполнять гневом то сердце, в котором всегда была только любовь!

Она встала и подошла к решётке. В слабом свете факела, горящего на стене, она увидела старика, который стоял с другой стороны решётки.

— Ты не знаешь меня, но я наблюдаю за тобой всю твою жизнь. Я знал, что однажды буду стоять и говорить с тобой об этом. Но, зная об этом заранее, я всё равно не смог бы подобрать сейчас слова. Однако я постараюсь и, возможно, ты сможешь меня понять. Этот век проклят не только чумой. Ты тоже больна, но болезнь твоя совсем другая — ты больна любовью к людям. А в этом веке это не менее смертельно, чем чума. Ты лечила многих людей, но не замечала того, что твои травы и твои лекарства ничем не отличаются от точно таких же трав и лекарств. Их лечила та бесконечная доброта и надежда, которую ты приносила в этот мир. Именно она творила чудеса! Но, увы, человечество очень часто платит смертью за любовь! Однако так будет не всегда, и твой дар не должен быть отдан на растерзание тёмных времён и людей. Подойди ко мне!

Хотя она и не до конца понимала, о чём он говорит, его голос успокаивал. Она подошла ближе к разделяющей их решётке.

— Присядь, — сказал он и достал старую деревянную шкатулку. Открыв её, он вынул из неё деревянный медальон. Просунув руки через решётку, он надел его ей на шею и сказал: — Никогда его не снимай. Однажды настанет время, когда мир изменится, и любовь перестанет быть болезнью… Однажды он приведёт тебя к тому, кто будет достоин тебя... А до тех пор... до тех пор тебя будет оберегать вечность, и ты сможешь делать то, чему посвятила свою жизнь. Ты будешь, как и сегодня, нести свой свет…

— Но как? Утром меня казнят.

— Не бойся, дитя. Ты — часть жизни, а смерть… смерть лишь её тень. И никогда, испокон веков, в тени не может оказаться тот, кто сам излучает свет…

Он положил ей руку на глаза и подхватил через мгновение уснувшее тело…

— Поспи… Ты ещё очень долго не сможешь сделать это в следующий раз. Твой путь был определён ещё до твоего рождения, но путь человека — это лишь его предназначение. Ты же приняла его и смогла пройти. Хотя сейчас, в этот момент, ты даже не догадываешься, что это лишь начало.

Он сидел и смотрел на неё, пока она сладко спала. Впервые за много лет — без кошмаров, без страхов за своих пациентов.

Утром стража разбудила её. Один из них произнес: — Смотри, как сладко спит. Будто на перинах, а не перед казнью. Вставай, ведьма, — ты сегодня одна будешь развлекать толпу. Кроме твоей казни, сегодня больше сжигать некого, а значит, все припасённые дрова будут твоими. Знатный будет костёр. Судья распорядился подарить толпе праздник.

Но её не интересовали их слова. Сжимая рукой деревянный медальон, который был на её груди, она посмотрела в пустую соседнюю камеру и спросила, где старец, который был в ней ночью.

Стражники переглянулись… — Умом тронулась, — сказал один из них. — Послушай, ведьма, нет там никого. В твоей тоже скоро никого не будет. И что ты там прячешь в своей руке? Покажи! Может, там золото? Оно нам пригодится, а тебе уже точно нет.

И хотя она отказалась, один из стражников силой разжал её руку, но, увидев там деревянный медальон, разочаровался и сказал, что эта безделушка лишь добавит жара, чтобы сжечь её чёрное сердце.

— Постой, — пробормотал один из стражников. — Мы с тобой чуть не лишились головы. Судья сказал накинуть ей мешок на голову, чтобы она никого не прокляла во время казни.

— Но толпа любит видеть, когда ведьма корчится от огня!

— Ты уж прости, но толпа ещё любит, когда стражникам головы рубят. А я не хочу развлекать толпу своей головой!

Один из стражников накинул ей на голову мешок и, вытолкав её во двор, они повели её на расположенную неподалёку площадь. По заведённой традиции толпа уже ждала казнь, так как в те времена это было одним из самых ярких видов развлечений. Однако, если обычно дрова были заготовлены на случай нескольких казней, то в этот раз они были сложены вместе...

Видя это количество дров, зрители понимали, что ведьма сегодня будет особенной, но были разочарованы тем, что не видели её лица. Из толпы начали раздаваться крики с требованием снять мешок с её головы, так как удовольствие иначе не будет полным. Но стражники игнорировали их просьбы!

Когда палач привязывал её, она попросила: — Умоляю вас: оставьте руки несвязанными.

— Нет, ведьма, всё будет по правилам. Хотя нет: чернь не видит твоего лица, поэтому мы привяжем тебя крепче, а руки оставим свободными… Хоть помашешь ими для развлечения, пока будешь поджариваться!

В итоге она стояла, привязанная к деревянному столбу посреди площади, на большой и широкой территории, выстланной дровами. Судья не пришёл на казнь огласить приговор — это сделал его помощник. После оглашения стража подожгла дрова по кругу. Но, чтобы развлечение не затягивалось, толпе было разрешено подходить и с помощью уже разгоревшихся поленьев разжигать те, которые ещё не горели!

Толпа ревела и жаждала смерти. Хотела спалить очередную ведьму. Страх, что они были виноваты в чуме, обычно не оставлял шанса никому. Никого не интересовало, кто был тот человек, который стоял на костре. Они ждали криков, ждали того, как она будет корчиться от боли. Только это интересовало их обезумевшее сознание.

А она тихо стояла, сжав обеими руками амулет на своей груди. И в тот момент, когда огонь окончательно подобрался к ней, а жар не позволял подойти к костру ближе чем на десять метров, сильные порывы горячего восходящего воздуха сорвали мешок с её головы.

И тут все люди на площади увидели, кто она — та ведьма, которую они хотели сжечь. Их обезумевшие и жаждущие мести разумы, наполненные кровью глаза… всё это в миг сменилось на дикий ужас.

Перед ними стояла та, которой многие были обязаны жизнью. Та, которая бесплатно раздавала им лекарства. Та, которая лечила и спасала их детей! Та, к которой они приходили, помогали по хозяйству и приносили еду, пока она лечила других. Та, которая была для многих больше, чем просто врач или аптекарь, не берущий денег. Она была в их сердце так же, как мать или дочь.

И только что они своими руками разжигали огонь, на котором она стояла! Мгновение иногда может длиться вечность, и это мгновение для них было именно таким.

Она смотрела на них глазами, полными слёз и непонимания, но в то же время — полными прощения. А они смотрели с мольбой и просьбой их простить...

Но сколько бы ни длилось это мгновение, оно закончилось, и люди бросились тушить пламя. От жара к костру было невозможно подойти, но многих это не останавливало. Голыми руками они хватали горящие брёвна, пытаясь потушить огонь. Одежда загоралась на их руках. А я даже сквозь сон чувствовал боль от их ожогов... Но всё было бесполезно... Слишком поздно они увидели её лицо...

В тот день толпа не только убила стражников, приведших её на казнь — они растерзали и палача. А после нашли судью и, привязав его к крыше дома, сожгли вместе с ним!

И никакая городская стража не пыталась им помешать. Все знали, что толпа творит не месть, а справедливое наказание!

Её не смогли даже похоронить… костёр забрал её всю целиком и без остатка. Лишь прах от костра развеяли над садами монастыря, в котором она росла.

А через пару дней какой-то старик на пепелище дома судьи нашёл её нетронутый огнём портрет. Он вынес его на площадь — в то место, куда все горожане несли цветы. Через несколько дней на портрете рукой неизвестного художника был дорисован медальон и добавлена надпись на обороте картины — надпись, в которой они просили прощения перед ней от всех жителей…

Ее приговор был перечеркнут и переделан на оправдана, картина была перенесена в городскую ратушу, но потом растворилась в истории, чтобы найти свой путь в ней, а казней ведьм больше не было…

А она… Что стало с ней?

Огонь создаёт свет. Но и сам он является частью света. А свет не может принести боль свету — он может лишь забрать его с собой. И забрал её. Без боли и мучений. Ведь у вечности были на неё свои планы. Она не растворилась посреди бесконечности и не стала новым светом. Она словно замерла на время в ожидании того момента, когда любовь разбудит её снова... Но свет не может не светить — и она светила. Светила на том пути, который ей был предначертан. Там, где она светила всю свою жизнь.

Она осталась среди тех, кому была нужна. Раны от костра на руках тех, кто пытался его потушить, прошли, не оставив даже шрамов. И ещё много столетий она продолжала приходить к тем, чей свет начинал угасать... Старец выполнил своё обещание. Будучи светом, она продолжала нести его другим, зажигая его в душах тех, кого начинала окутывать темнота. Каждую ночь в течение столетий она исполняла своё предназначение — приходя в дома, приходя в больницы. Как и раньше, её не хватало на всех. Но теперь у неё было время. Бесконечное время.

И иногда дети, гуляя вечером у озера, могли показать в сторону, где никого не было, и сказать: — Мама, я знаю эту тётю. Она приходила ко мне, когда я был болен.

Но лишь некоторые взрослые, в сердце которых ещё не угасла способность видеть свет, могли также увидеть её — ту, которую спустя столетия начали называть Призраком Альстера. Призраком, что нёс при жизни и после смерти свет, помогая ему не угаснуть в душах тех, кто в него верит!

И однажды она встретила его — парня у озера, который пробудил её, спящую среди света. И да, это было лишь мгновение по сравнению со столетиями её сна. Но у него ещё был шанс её разбудить, вернуть к той жизни, которая так и не была ею прожита!

Я проснулся… Сколько я спал? Возможно, всего пару мгновений. Да и спал ли я? Мои руки дико болели, и, переведя на них взгляд, я увидел сильные ожоги…

Нет, это был не сон. И да, почему-то в моих руках не было шкатулки.

JUNGFERNSTIEG

Резко поднявшись с кресла и, несмотря на боль от ожогов на руках, я направился в спальню к деду. Я не представлял себе ждать утра и хотел рассказать ему всё сейчас. Но его спальня была пуста, и по кровати было видно, что он даже не ложился. Тогда я закрыл дверь и отправился в его кабинет.

Открыв старую дубовую дверь, я удивился происходящему: дверцы всех книжных шкафов были открыты. Многие книги — в открытом и закрытом состояниях — лежали в разных частях комнаты: не только на столе и диване, но и на полу, на подоконнике... Стол был завален какими-то бумагами, на которых были не только тексты, но и отсканированные и увеличенные фотографии боковых частей деревянной шкатулки. Два монитора, на которых он обычно работал, были подключены к двум видеоконференциям, на каждой из которых было по нескольку человек, часть из которых я узнал. Это были друзья деда, эксперты по живописи и антиквариату. Там же, на экране, были фото моего деревянного медальона и даже фотография картины из музея, рояля...

Сам дед, взъерошенный, сидя посреди кабинета на полу, перебирал бумаги и продолжал разговаривать по конференции. В его руках была знакомая мне книга о строительстве центральной части города, примыкающей к Альстеру.

— Привет! — растерянно сказал я. — Что происходит?

Он посмотрел на меня, но взгляд его остановился на руках... — У нас пожар? Что с твоими руками?

— Не важно, это долгая история...

— Ну, тебе придётся её рассказать, потому что я решил не идти спать. Но перед тем, как я расскажу тебе, что обнаружил, расскажи свою. Она может дополнить мою теорию или опровергнуть её...

— Так, мальчики и девочки, всем пока, — обратился он к тем, кто был на видеосвязи. — Сегодня я с внуком проверю нашу с вами сумасшедшую теорию. Но если она права, значит... Ладно, об этом потом...

Пока он бинтовал мои руки специальными ожоговыми повязками / бинтами, я рассказал ему в подробностях всё, что увидел то ли во сне, то ли... Хотя в чём же...?

Прослушав всё, он сказал, что я не сделал его ближе к цели, но, к счастью, и не отдалил от неё. Сказал, что очень хотел бы пообсуждать со мной детали услышанного. Но сейчас важнее проверить догадку, которая возникла во время его диалога с друзьями.

Он пошутил, что те, кто только что был на видеосвязи с ним, если бы их всех запереть вместе в одном помещении, то из-за их вечных профессиональных разногласий целыми вышли бы не все. Историки, специалисты по мифологии, математике, квантовой физике, медиумы... Все, кого он знал и кто мог помочь, собрались ради того, чтобы разгадать эту загадку...

— Дед, я пока не понимаю, при чём тут все эти люди... Но, наверное, ты потом расскажешь, что вы обсуждали. Пока вопрос всё так же один: что мне делать дальше?

— Так! Да, согласен. Ответа на него нет. Но зато есть одна очень неординарная гипотеза...

— Расскажи!

— Хорошо. Но чтобы моя теория была полной, я должен был бы начать с основ квантовой физики и мифологии, а потом подвести к сути. Но сейчас нет времени заниматься пару лет твоим образованием в этой сфере, поэтому я зайду с другой стороны. Тысячелетиями люди, не зная ответов на природу вещей, искали истину. И хотя даже сейчас, когда есть лишь теории, есть и то, от чего можно оттолкнуться. Древние люди верили, что энергия, протекающая через Вселенную (о существовании которой они даже ещё не подозревали), каким-то образом протекает или аккумулируется в окружающем нас мире: в монолитах, в древних реликвиях, местах... Частью этой теории были огромные деревья-великаны, которые росли ранее по всей планете, в том числе и здесь. Являлись ли эти деревья источниками энергии или лишь произрастали на местах этих потоков — мы не знаем. Хотя вообще эта теория лишь догадка.

— Однако сегодня мы все вместе проанализировали шкатулку и медальон, который я забрал у тебя. И ещё кое-что, — он положил передо мной два распечатанных изображения...

— Что это? — спросил я его.

— Хороший вопрос! — улыбнулся он. — Первая картинка с изображением раскидистого дерева — это узор, вырезанный с внутренней стороны крышки рояля.

— А вторая? — торопясь услышать что-то важное, спросил я.

— Не спеши! Дело в том, что такой же узор я нашёл на нижней части шкатулки... И получается, что амулет, являющийся непосредственной частью самой шкатулки, тоже — пазл этой общей картины. Если исходить из твоих рассказов, то рояль смог привлечь её и дать ей сил находиться в нашем мире. А шкатулка и оба амулета связывают вас, создавая невидимый мост.

— Так и что? — я действительно хотел понять, что дальше.

— А то, что если все эти предметы связаны и созданы из одного и того же материала, но при этом контакт был лишь поверхностным, значит... значит, надо искать ещё один, недостающий компонент. И мы все вместе, пока ты спал, занимались его поисками. И...

— Нашли? — терпение моё было на пределе.

— Я не знаю. Но, как я тебе сказал ранее, у меня есть гипотеза. И тебе, если ты готов, предстоит её сегодня проверить!

Дед посмотрел на часы и сказал, что у меня мало времени, и мне нужно как можно быстрее оказаться на станции метро Jungfernstieg до её закрытия. И что пока я буду ехать, он расскажет мне детали по телефону.

Я прыгнул в машину и включил громкую связь. Он рассказал, что они нашли связь между амулетом, шкатулкой, роялем и ещё одним предметом, который пока не входил в список известных мне ранее составляющих этого пазла. И предмет этот — деревянная фреска, установленная на станции метро Jungfernstieg.

По предполагаемым историческим данным, фреска была создана из частей деревянного моста, который раньше стоял в том месте на Альстере... А вот сам мост — тут как раз самая важная часть этой истории. Теоретически, мост был создан из древесины огромного старого дуба, который рос на берегу озера с древних времён. И если проводить параллель, то и мост, и фреска, и амулет, и рояль — это всё звенья одной цепи в той истории, в которой я оказался.

Сказал, что все, с кем он общался сегодня вечером, ещё вчера отнесли бы эти догадки к шарлатанству, но сегодня... сегодня эта версия имела право на существование. А ещё сказал, что позвонил своему другу, возглавляющему Гамбургское метро, и попросил его предоставить доступ к фреске. Мотивировал это тем, что я якобы веду работы для городского архива. Он добавил, что лучше делать это ночью, пока в метро никого нет, и попросил выдать аккредитацию на ночную работу. И хотя просьба выглядела не очень логичной в вечернее время, разрешение всё же было получено!

— Я всё понял! Но что мне делать, когда я там окажусь?

— Я не знаю... На этом моё понимание заканчивается... Но, учитывая всё произошедшее ранее, возможно, ты сам это поймёшь на месте! И да, не забудь оборудование в машине! В багажнике! Не благодари!

Приехал я, когда станция метро была уже почти закрыта. Но меня пропустили вместе с осветительными приборами и прочим оборудованием. На вопрос, сколько оставлять освещения, я сказал, что мне хватит своего профессионального, а лишний свет будет мешать.

Сколько же раз я проходил мимо этого места? Десятки? Сотни? Знал ли я, что сегодня буду стоять перед ним с ощущением последней надежды? Когда-то случайно сохранившаяся часть старого моста, а сегодня — украшение станции метро, была финалом моего необычного пути. Кто мог ответить на этот вопрос? Никто!

Я сел на пол перед деревянной колонной, держа шкатулку в руках, пока не погас свет. Мне нужно было подумать, ведь пазл, который привёл меня сюда, ещё не сложился окончательно. Темнота всегда помогала мне сосредоточиться. Но, когда глаза привыкли к мраку, я понял, что полной темноты почему-то нет... Даже с закрытыми глазами я видел свечение...

Открыв глаза, я увидел, что все узоры шкатулки светились, и от неё в сторону колонны уходил едва различимый звёздный ветер. Касаясь колонны, он словно зажигал её своей энергией, и она переливалась и светилась вся, словно состоящая из Млечного Пути.

Почувствовав лёгкое жжение на своей груди, я взглянул вниз. Деревянный медальон светился с такой силой, что его было видно даже сквозь одежду. Сняв его частично забинтованными руками с шеи, я перевёл взгляд в сторону колонны и сделал шаг навстречу к ней.

Где-то в глубине моего сознания зародилась мысль, что колонна и амулет должны сыграть свою роль в этом пазле. Но я пока ещё не понимал, какую. Внимательно осматривая колонну, я искал подсказку. И моё предположение было вознаграждено: я нашёл то место, куда теоретически мог бы приложить медальон. И чем ближе я подносил его к колонне, тем ярче светилась она вся. За несколько мгновений до того, как я коснулся её медальоном, колонна не просто светилась, как солнце — мне даже пришлось прикрыть глаза рукой. Она вибрировала и издавала низкий гул. Было ощущение, что что-то рвалось из неё наружу... И ещё мгновение — и я выпустил это...

Сначала настала глубокая тишина, гул прекратился — но это было лишь мгновение. Потом мне показалось, что я ослеп, а тело моё прожгло миллиардами солнц. В этот момент, пребывая в кромешной темноте собственной слепоты, я увидел её — светящуюся, стоящую во мраке. Она повернулась в мою сторону, но смотрела сквозь меня глазами, широко раскрытыми от удивления.

Ещё мгновение — и зрение вернулось ко мне. Я всё так же сидел перед колонной. Однако вся станция метро превратилась в звёздный котёл первичной Вселенной. Хаос. Огонь... Но этот огонь не обжигал, а хаос всё больше и больше приобретал очертания осмысленного движения. В центре всё быстрее и быстрее вращалось мини-торнадо из звёздной пыли. Оно притягивало к себе весь свет, и через какое-то время лишь его столб вращался и светился плотным потоком посреди станции. И в какой-то момент весь этот вращающийся поток начал превращаться в текущую реку, которая начиналась у колонны, текла у моих ног, увлекая меня пойти по ней.

Я шёл по ней. Шёл по пути, который начал тогда, когда в первый раз увидел её у озера. И сейчас я вышел со станции метро и пошёл вдоль озера по текущей звёздной реке, пока не дошёл до места, где она заканчивалась. Но разве свет, создавший всё вокруг, имеет свой конец? Нет — он лишь создаёт новое начало! И, стекая куда-то в недра земли, он разбудил то, что никогда не спало.

Из того места, куда в землю утекал свет, вырос маленький и нежный росток. Потом он стал тонкой веткой, молодым деревцем... А ещё через несколько мгновений на берегу Альстера стояло огромное могучее дерево — то самое, что росло здесь тысячи лет назад. Но оно состояло из миллиардов светящихся искр. И оно не останавливалось в своём росте! Его корни устремились по берегу, а ветви накрыли Альстер и город.

Мы все уверены в том, что знаем тайны мироздания, думаем, что вот-вот откроем, как был создан мир, и сможем покорять другие Вселенные. Но всё это всегда находилось рядом с нами. Нужно только увидеть, заглянуть внутрь себя и понять, как мы связаны со Вселенной, и что и она, и мы — часть единого целого. Лишь наши действия и мысли либо отдаляют, либо приближают нас к ней.

Видел ли кто-то то же, что видел я? Я не знаю... Да я и не думал об этом. Ведь я услышал Её. Вернее, стук Её серца. Сначала один удар, потом два, потом три... И через несколько мгновений она обняла меня сзади за шею и прошептала: — Ты обещал и нашел меня. Я верила!

— Да! Я дал тебе слово не сдаваться пока не сделаю это!

— Но теперь, когда ты знаешь кто я, сможешь ли ты меня принять.

— Я приму тебя любой или уйду вместе с тобой!

— Ты знаешь, что я не смогу быть до конца твоей? Часть меня навсегда останется светом. И после каждого дня, когда мы будем вместе, будет наступать ночь, и свет во мне будет возвращать меня к тем, кто нуждается в нём. Любовь может изменить ткань реальности, но она не может изменить моего предназначения. И днём я буду твоей, а ночью буду приходить светом к детям, чтобы унять их боль, чтобы лечить и вселять надежду — так, как я это делала всегда при жизни.

Я повернулся к ней, посмотрел в её глаза и сказал: — Я знаю, что мы проживём много счастливых лет вместе. И однажды я уйду к звёздам, а ты проводишь меня и продолжишь свой путь света здесь! Я давно понял, что ты — олицетворение всего того, чего зачастую так не хватает многим из нас. И я хочу пройти с тобой весь тот путь, что мне будет даровано быть с тобою рядом.

Она посмотрела вниз, на мои обожжённые руки и сказала: — Я видела тебя там и уже тогда знала, что ты придёшь за мной. Они тебе больше не нужны. Тем более что ты мне обещал ещё раз сыграть на рояле.

Она смахнула рукой повязки, которые прикрывали ожоги на моих руках. И под ними не осталось даже следа от огня.

Мы смотрели друг другу в глаза. И каждый из нас видел в них свет — свет, который никогда не даст победить тьме. Потому что тьма — это лишь отсутствие света. И до тех пор, пока мы существуем, мы будем нести в себе свет, который будет разгонять тьму. Этот свет привёл меня к ней, и он же привёл её ко мне. Этот свет дал нам жизнь, а мы смогли соткать из него любовь.

***

Где-то неподалёку, на берегу озера, сидел на скамейке старик. В руках у него была шкатулка, в которой лежали два амулета. Он закрыл её, встал, и его удаляющаяся фигура сначала превратилась в свет, а потом растворилась в сиянии вечерних фонарей.

***

Возможно, однажды поздним вечером, гуляя у Альстера, ваш ребёнок покажет вам незнакомого мужчину и скажет: — Мама, я знаю эту девушку, которая сидит на скамейке рядом с тем мужчиной, она приходила ко мне, когда я болел...!

Не спорьте с ним, ведь он скажет вам правду. И хотя вы не сможете увидеть её, знайте — она будет рядом с тем, чья любовь вернула её в этот мир.

***

Верить этой старой легенде или нет — не важно. Важно помнить, что каждый из нас несёт в себе частичку своего света. И пусть он никогда не погаснет, ведь однажды, приняв темноту, вы, возможно, уже никогда не вернётесь к свету.

Несите свой свет другим, и он будет сиять так ярко, что разгонит любую темноту вокруг вас!

***

Она пришла в этот мир, чтобы привнести в него свой свет. Девушка, которая смогла победить тьму! И имя ей — Призрак Альстера…

---

® Автор: Анатолий Кавун
Авторские права на прочитанное вами произведение официально зарегистрированы. Для профессиональных издательств доступна расширенная версия текста, подготовленная специально для печатного формата.

---

    p.s. Спасибо, что стали частью той Вселенной, которую я наполняю своими персонажами, эмоциями, переживаниями и смыслами! Если вы захотите прочесть остальные мои произведения, то вы сможете это сделать, перейдя по ссылке. А узнать, что привело меня к авторству можно здесь. Все произведения на сайте выложены на 4-х языках (en, ua, de, ru) и вы можете поделиться ими с вашими друзьями, коллегами, в социальных сетях...

    Если же вы захотите поддержать мое творчество донатом, что поможет мне с оплатой таких расходов как переводы на другие языки, продвижение в социальных сетях... То вы сможете это сделать, перейдя по ссылке. Авторство занимает очень много времени, и я буду рад вашей поддержке в тех расходах, которое оно с собой несет!

    И напоследок, если вы заметили ошибку в тексте или переводе, сообщите мне об этом!

    СПАСИБО, что помогаете нести эмоции в мир, в котором они сегодня так нужны...