Городские легенды не придумывают — они рождаются сами собой. Это смыслы, вплетённые между строк, образы, сотканные из невидимой вуали времени, из шёпота улиц, запахов дождя и воспоминаний, которые хранят не стены, а сердца – ранее и ныне живущих.
***
Во всем мире нас узнают, нам удивляются… Мы веселые и яркие, ироничные, а иногда даже немного дерзкие. Мы жизнерадостные и верим в будущее. Мы дарим людям свою душу и немного другое понимание жизни. Кто-то называет нас самобытными, кто-то считает слишком настойчивыми. Но никто, в том числе и мы сами, совсем не знаем, что стало тому причиной…
Однако, если вы уже начали догадываться, не торопитесь, ведь возможно ваши выводы все еще очень далеки от истины…
ОДЕССА.
ИСТОРИЯ, НАПИСАННАЯ С ЗАКРЫТЫМИ ГЛАЗАМИ...
Давно... Очень давно я не был в родном городе. Дойдя до своего любимого места, где, теперь, любят собираться художники я открыл мольберт, поставил стульчик, присел, закрыл глаза и стал слушать… Звуки города. Голоса проходящих людей…
Многие думают, что закрыв глаза ты теряешь контакт с внешним миром. Но на самом деле, как только вы сделаете это - перед вами откроется мир голосов и звуков, мир запахов... Попробуйте и уверяю вас, вы удивитесь, как много можно узнать, сосредоточившись на ощущениях, которые мы так редко используем в ежедневной суете...
Зачем я приехал? Сложный вопрос… Слишком много лет прошло с тех пор. В то же время, я всегда знал, что однажды это произойдет. И вот – я снова здесь. В городе, в котором я все потерял... и смог найти себя вновь.
Несмотря на большой поток проходящих мимо людей, я знал, что здесь, в этом месте, смогу – словно на необитаемом острове – остаться наедине со своими мыслями и воспоминаниями.
Никто из тех художников, которые сидели неподалёку (и тем – из проходящих мимо пешеходов) никогда бы не узнал во мне того самого, вечно замазанного краской мальчишку... Того, который много лет назад, каждый день бродил по городу в поисках одиноко сидящих и рисующих художников. Приходил и смотрел, впитывал – и наслаждался каждым движением карандаша или кисти, рисующих портреты, пейзажи, город…
Помню, как подбирал обломки списанных карандашей, почти пустые баночки и тюбики из-под краски... Иногда выпрашивал зачастую смятые или надорванные листы, но чаще воровал новые и рисовал, рисовал, рисовал…
А еще никто не узнает во мне художника, картины которого выставляются во многих галереях мира. Я никогда не появлялся в прессе – возможно именно для того, чтобы однажды вернуться сюда, открыть мольберт и растворится в эмоциях прошлого...
***
Сегодня был именно тот день, когда много лет назад, я впервые увидел Её. И вот сейчас, я впервые сидел перед мольбертом, пытаясь восстановить стертый временем образ... Не знаю, как долго я пробыл погруженный в воспоминания, но в какой-то момент открыл глаза и сделал первые робкие наброски.
За все это время я ни разу не смог Её нарисовать. Каждый раз становясь перед холстом я не мог отчетливо вспомнить ее лицо. Только глаза! Но я не хотел домысливать - хотел воссоздать Её образ целиком. Поэтому и не начинал! Знал, что только сидя здесь, я смогу закончить то, что всю жизнь боялся начать…
Когда я рисую, мир вокруг будто перестает существовать. Я словно впадаю в сон, очнувшись после которого вижу перед собой своё очередное, уже готовое творение… Так и сейчас, взяв в руку кисть, я стал ее частью… А Её образ, который я преследовал в воспоминаниях, наконец-то перестал от меня ускользать. И вот теперь, спустя столько лет, я видел Её настолько ясно, будто Она, стояла передо мной, как тогда, в тот самый день...
Яркие, большие, выразительные глаза, в которых будто бы отражались сразу небо, город, люди – все, что нас окружало… Я никогда не мог понять сколько Ей лет… Каждый раз Она была неуловимо разной. Когда смеялась и веселилась, а из глаз будто светило одесское солнце - казалось, Ей двадцать пять. А когда грустила – в них появлялась мудрость и возраст, совсем не совместимые с Её образом… В Ней было столько оттенков, что меня не покидало ощущение общения одновременно с несколькими людьми…
Но сейчас, я был обязан собрать все Её образы в один. В тот самый, который все отчетливее проступал на холсте с каждым касанием его кистью в моей руке. Я ждал этого мгновения много лет, но теперь изо всех сил старался не торопиться. Хотел растянуть и рисунок, и сам визит – хотя бы на несколько дней. Я знал, что как только закончу портрет, во мне появится желание уехать. Потому что радость встречи с родным городом, омрачала неизбежность – в бесчисленных вариантов судьбы не было ни одного, в котором я бы смог увидеть Её снова. И хотя я всегда понимал, что это был Её выбор, мне никогда не становилось легче от этой мысли...
***
Помню, как впервые встретил Её… Мне было около десяти, и я был беспризорником. Бродил по улицам города и занимался всем, чем и полагает заниматься ребенку с улицы... Задирался, дрался, немного воровал фрукты на Привозе... Короче говоря, складывалось впечатление, что у жизни были на меня не самые лучшие планы. Впрочем, какие еще могут быть варианты у того, кто в детстве потерял родных и остался один? В общем, выбор у меня был невелик.
В тот день, я как обычно, собирался сначала полакомиться чем-нибудь вкусненьким на базаре. А потом хотел пойти к художникам, которые всегда “считали ворон”, пока я тихо подкрадывался поближе, воровал у них краски – и потом хихикал, наблюдая, как они озадаченно ищут их вокруг...
Но похоже, у этого дня были на меня свои планы.
Когда продавщица во фруктовом ряду отвернулась, чтобы сказать что-то соседке, а я потянулся за грушами, кто-то крепко взял меня за руку. Я хотел было вырваться, но не тут-то было. Этот кто-то, не отпуская моей руки и держа за плечо, провел меня к выходу из рядов, сел передо мной – и протянул мне ту самую грушу. Ту, которую я так и не успел украсть...
Это была девушка. На вид лет двадцати пяти. Хотя, что я мог знать о возрасте будучи десятилетним мальчишкой? Я взял грушу, а Она вдруг улыбнулась и сказала, что это еще не все и протянула мне маленькую баночку с красками. Я удивленно потянулся за ней, но Она прижала баночку к себе и сказала, что просто так не отдаст. Это будет обмен – сказала Она. Тебе больше не придется воровать ни фрукты, ни краски, но в обмен я хочу, чтобы ты рисовал.
Мне впервые кто-то вообще что-то предложил просто так. В Её глазах было такое тепло, что внутри начали просыпаться едва различимые, но очень добрые воспоминания из далекого детства. И хотя одна часть меня хотела убежать, другая – будто приросла к земле. Она смотрела на меня, я на Нее. И мы оба молчали...
Потом Она улыбнулась и сказала, что, хоть я и важная персона, но провести весь день, сидя на тротуаре у базара – не совсем то, что входит в Её утренние планы. И мы куда-то пошли. Помню, сначала было страшно. Я боялся, что Она отпустит меня – и всё это исчезнет, как сон. Поэтому обнял Её и крепко, очень крепко прижался… Казалось, я был готов исчезнуть вместе с этим сном – лишь бы больше никогда не оставаться одному.
Она привела меня в парк Шевченко – к тому самому месту, где часто собирались по двое-трое художников, рисующих море, порт… К тем самым художникам, у которых я не раз воровал краски. "Постой здесь секунду", – попросила Она. – "Я сейчас кое-что принесу". Она отошла. А я стоял и ждал, зная, что ничто в этом мире не сможет сдвинуть меня с места.
Но вдруг сбоку кто-то крикнул:
– Вот он! Это он ворует у нас краски! Я обернулся и увидел милиционера, бегущего в мою сторону, и одного из художников – того самого, кто чаще других страдал от моих, для него явно не детских, шалостей. Он уверенно показывал на меня...
В одно мгновение я забыл всё… Я на себе знал, что бывает, когда милиция ловит детей, сбежавших из интерната. Особенно – если сбежал во время учебы, без разрешения, да ещё и с кражей. Да, я просто взял пару почти пустых тюбиков краски… Но понимание боли и унижений, которые ждали меня за это, не оставляло шанса остаться на месте. Я рванул. Бежал, что есть силы, куда глаза глядят – пока не перестал слышать голоса преследователей у себя за спиной.
Наверное, не удивительно, что в итоге этой погони я оказался в своем “тайном месте” – среди деревьев на Ланжероне. Там я часто прятался, когда хотел побыть один или сбегал не смотря на возможное наказание.
И тут я вспомнил Её… Было невыносимо больно. Впервые за много лет я держал за руку человека, который напомнил мне о чем-то забытом, добром, почти несбыточном из детства… Я сидел и плакал, глядя сквозь слёзы на других детей – как они играют с родителями на пляже, как купаются с братьями или сёстрами… Сколько я пробыл в этом, увы, слишком знакомом одиночестве, наполненном болью и тоской – не помню…
Но неожиданно рядом присела Она. Обняла и не говоря ни слова прижала к себе. И боль куда-то ушла. Не сразу, но ушла... Куда-то далеко – за морской горизонт. Так мы сидели и рядом, смотря на море и слушая чаек и прибой...
А через какое-то время, Она, как ни в чем не бывало, спросила, почему она должна за тобой целый день бегать? И тем более таскать с собой это! И показала на стоящий рядом мольберт... Протянув мне краски, Она сказала, что хватит их воровать и, наверное, пора попробовать то, для чего они на самом деле предназначены...
Я не стал с Ней спорить – и не потому, что любил рисовать, а потому, что это говорила Она… Человек, рядом с которым мир становился совершенно другим. Потому что, глядя Ей в глаза, я видел отражение будущих событий, которые тогда ещё не мог осознать… Но знал одно – я должен был делать то, что Она говорит.
Я подошёл к мольберту, взял кисточку и краски… А Она в этот момент обняла меня сзади и тихо прошептала на ухо:
— Давай, мой маленький художник… Я в тебя верю. Краски и фрукты — с меня. А когда ты нарисуешь свой первый пейзаж — мы снова встретимся...
До меня не сразу дошёл смысл этих слов. Но, когда я обернулся – Её уже не было. Она ушла – так же внезапно, как и появилась... А я стоял, будто загипнотизированный. Казалось, Она всё ещё рядом. Просто стоит за моей спиной. И ждёт. Ждёт, когда я начну рисовать…
И я рисовал… Днями, неделями, месяцами… Я приходил туда в разное время – утром, вечером, даже ночью. И каждый раз в моём тайном месте меня ждали мольберт, краски и свежие фрукты. Всё было на месте. Всё – кроме Неё. Искал ли я Её? Нет. Потому что каждый раз, подходя к мольберту и беря в руки кисть, я будто ощущал Её объятия… Её руки на своих плечах… Её тепло, которое, казалось, никуда не исчезало.
Поэтому я рисовал. Всё своё свободное время. Потому что только тогда я чувствовал, что по-настоящему живу. Что по-настоящему счастлив.
А ещё… у меня никогда не получался пейзаж. Ни один. До определённого момента…
***
От мыслей меня отвлёк негромкий, чуть покашливающий голос… Я словно вынырнул из потока воспоминаний – и увидел на холсте перед собой Её лицо. Хотя, пожалуй, ещё не лицо... пока только глаза. Те самые глаза – особенные, неповторимые… Те, что всегда освещали Её лицо, споря в яркости даже с одесским солнцем. Впервые за много лет я смотрел Ей в глаза. Они получились максимально живыми. Настолько живыми, что сердце тоскливо сжалось. Но голос за спиной становился всё более настойчивым...
Простите, что отвлекаю – голос не отставал, и я нехотя оторвал взгляд от холста. Повернувшись, увидел старика, облокотившегося на трость. Он стоял совсем рядом и смотрел на мой эскиз — ещё не законченный, но уже наполненный смыслом. Я смотрел на него, а он всё так же не отрывал взгляда от картины.
— Не продаётся, — сказал я, выходя из ступора и пытаясь пошутить.
Старик молчал, а потом, всё так же не отрывая взгляда от холста, тихо спросил:
— Простите… Вы знали Её?
— Да, — ответил я. — А что?
— Дело в том… — пробормотал он и запнулся. — Вы… не могли бы подождать? Я скоро вернусь. Пожалуйста, не уходите. Мне нужно вам кое-что передать…
Он засеменил по аллее, и я, слегка ошарашенный, проводил его взглядом. “Сумасшедший старик”, — подумал я. Но ведь я всё равно никуда не торопился.
Все мое внимание было обращено на этих первых, но таких важных для меня наброски. Я бы не спутал Её глаза ни с чьими другими в этом мире. Много лет я подсознательно искал их во взглядах, проходящих мимо людей. В разных городах, в разных странах... Но ни у кого не было Её глаз.
Я сел на стоящую рядом скамейку — немного отстранённо, чтобы со стороны насладиться взглядом, который пронзительно смотрел на меня с холста.
— Ну привет… — вырвалось у меня. Я улыбнулся, вспомнив, как изредка мысленно “разговаривал” с Ней, делясь важными моментами своей жизни...
Но в этот момент звук проезжающего трамвая вырвал из памяти очередной фрагмент…
***
Мне было уже шестнадцать. Я шёл по улице весь в краске – взбудораженный, невыспавшийся, но счастливый. За эти шесть лет я научился рисовать всё… кроме пейзажей. Они настойчиво и упрямо ускользали от меня, будто нарочно не желая поддаваться. Я вкладывал в них всё: вдохновение, старание, душу… Но результат всегда был не тот. И вот сегодня – именно сегодня, в день, который я ее встретил много лет назад – случилось то, чего я ждал все эти годы. У меня наконец получился первый настоящий пейзаж.
Мысли метались в моей голове, и я не мог усидеть на месте, поэтому решил отдышаться и пройтись по улочкам города. Из внутренней эйфории меня вырвал пронзительный сигнал трамвая. Опомнившись, я осознал, что стою на рельсах, а через пару секунд окажусь под колесами мчащегося на меня вагона... Я даже увидел водителя, который что-то мне кричал и всем видом показывал, что отчаянно жмет на тормоза, но уже не успевает ничего сделать...
Спасла меня чья-то рука — она резко остановила меня за плечо и откинула назад. Я потерял равновесие и упал на спину, но та же рука успела меня подхватить, не дав удариться головой. Трамвай с грохотом пронесся мимо. А я, все ещё, ошеломленный сел на бордюр. Рядом присела Она. Я смотрел на Нее и не верил своим глазам. А Она – как ни в чем не бывало, будто и не было этих шести лет – спрашивала: почему все наши встречи заканчиваются посиделками на тротуаре? Почему Ей постоянно надо что-то бросать, чтобы меня спасать. Кто мне стирает вечно перепачканные краской штаны? И вообще – что я себе думаю, бросаясь под трамваи?
Я смотрел на Нее и боялся пошевелится... Она наклонилась и прошептала мне на ухо, что торопится и если я за эти годы разучился разговаривать, то может быть стоит ей прийти чуть позже, когда я снова научусь?
Я схватил Её за руку и сказал:
— Нет, не уходи. Я нарисовал его! Свой первый пейзаж…
— Да неужели? — улыбнулась Она так, как будто знала это и без меня. — Но раз уж ты вспомнил, что умеешь разговаривать, то, может быть, напоишь меня чаем и расскажешь, как у тебя дела?
Мне казалось, что мы гуляли и болтали не умолкая. Но, оглядываясь назад, я понимал: говорил только я. А Она внимательно слушала. Я хотел Ей рассказать, как начал рисовать, какими были мои первые работы и все то, что случилось со мной за эти годы.
Она слушала – внимательно, молча. Но внутри я ощущал: Она уже всё знает. Каждую деталь. Каждую боль. Каждую радость. Всё, что происходило со мной всё это время.
Она смотрела на меня и Её глаза, и исходящий из них, свет словно залечивал все те невзгоды, которые выпали мне на моем пути.
У меня всегда было ощущение, что внутри я – как разбитое зеркало. Судьба, детство в интернате, всё то, что пришлось пережить – не давало мне по-настоящему раскрыться в том, что я полюбил ещё ребёнком… в том, к чему смог прийти только благодаря Ей. Но сейчас, под ее взглядом, мне казалось, что все рассыпанные осколки моего внутреннего мира собираются в одно целое!
Мы долго гуляли, и я даже не заметил, в какой момент взял Её за руку. Как мальчишка – тот, кто не хочет взрослеть и хочет немного побыть рядом с Тем, кто напоминает о детстве... о том детстве, которого у него никогда не было... Чтобы кто-то провел по пути в будущее, которое так пугает каждого в этом возрасте.
И Она привела… Да, да, именно так и сказала: “Заходи, нам сюда.” Я знал это место, но даже не заметил, как мы сюда пришли — так увлёк нас разговор. Я остановился немного удивлённый — зачем мы здесь?.. А Она, улыбнувшись, легко подтолкнула меня вперёд и сказала: — Ты, кажется, забыл, кто здесь задаёт вопросы.
Художка. Грековка. Так её называли все. Место, где учились художники и скульпторы. Место, мимо которого я проходил с благоговением и затаённой мечтой...
Она уверенно вела, вернее проталкивала меня по коридорам. Мы завернули за угол, поднялись по лестнице, и в итоге — резким движением Она буквально втолкнула меня в открытую дверь какого-то кабинета.
Передо мной за столом сидел тот самый художник… Тот, что когда-то натравил на меня милиционера. Я остолбенел.
— Присаживайтесь, — сказал он, не поднимая глаз.
— Нет, я постою, — пробормотал я, не понимая, что я здесь делаю… и что будет дальше.
Он взглянул на меня и, явно не узнавая, равнодушно произнёс:
— Ну ладно… Я всё равно тороплюсь. А вопрос по вам был решён уже заранее. Приемная комиссия единогласным решением зачислила вас в студенты. С первого сентября можете приступать к занятиям.
Поставил какую-то подпись, а затем добавил, уже чуть теплее:
— Спасибо, что прислали ваши работы. Для ваших лет — это превосходно. Особенно ваш пейзаж…
Но… Но я же…
Я хотел сказать, что ничего не присылал. Но, отведя взгляд от него, застыл. Передо мной были все мои работы. Все те, что я рисовал в том самом месте на Ланжероне. И тот самый пейзаж… Завершённый всего несколько часов назад. Он стоял прямо перед ним — на том самом, подаренном ею мольберте.
Видимо, он ждал от меня ещё хоть каких-то слов. Но, не дождавшись, спокойно сказал:
— Талантливые художники часто немногословны.
Затем, словно подводя итог:
— Если вам и правда больше нечего добавить — я буду рад видеть вас среди своих студентов. А сейчас… простите, я очень занят.
Он подтвердил сказанное лёгкой улыбкой и кивком в сторону двери — ясно давая понять, что мне уже пора.
Я попятился назад, вышел из кабинета… потом из здания… Да, это была моя мечта. Та самая, к которой я шёл все последние годы. Но сейчас мысли были совсем о другом. Где Она? Я обежал взглядом двор, улицу, здание… Ни внутри, ни снаружи Её не было. Уже почти зная ответ, я всё же вернулся и заглянул в кабинет. Мужчина всё ещё сидел за столом, занят какими-то бумагами.
— Простите, — спросил я, — вы не видели женщину, с которой я пришёл?
Он удивлённо поднял бровь: — Простите, но… вы были одни. Никого с вами не было.
***
Голос вернувшегося пожилого мужчины снова выдернул меня из воспоминаний:
— Я вас не сильно задержал?
— Та нет… я совсем не тороплюсь, — автоматически ответил я, с трудом вынырнув из своих мыслей.
Он присел рядом на скамейку и долго смотрел на портрет.
— Знаете… — тихо произнёс он, — я думал, всё это уйдёт вместе со мной. Думал, что так и не узнаю, что скрывалось в этих глазах… Считал, что всё это — просто стариковский бред.
— Но вы... Вы — живой человек. Вы знали Её.
— А значит… значит, всё это — правда.
Я ещё более недоумённо взглянул на него — и только тогда заметил, что в руках он держит большую, даже можно сказать громоздкую шкатулку. Она выглядела так, будто ей не один десяток лет. Что-то в ней было… странное. Как будто сама по себе она уже хранила историю, которую боялась рассказать вслух.
— Вы знали Её? — спросил я, уловив, как его взгляд словно застыл на портрете.
— Я? Нет… — тихо ответил он. — Я не знал Её. Но они — они все Её знали...
Он сделал паузу, а потом, чуть наклонившись вперёд, положил руку на шкатулку:
— ...а благодаря им узнал и я.
— Я вас не понимаю, — сказал я, глядя на него в полнейшем недоумении.
Он не сразу ответил. Сначала посмотрел мне в глаза, потом — куда-то в сторону, как будто через деревья пытался увидеть то, что давно прошло. И, наконец, будто невзначай, задал вопрос:
— Вы знаете, что вон там, в той стороне, находится Главпочтамт?
— Знаю… — кивнул я. — Пару раз бывал там, марки покупал. Но при чём здесь он?..
— Очень при чём… — тихо ответил он. — Много лет я проработал там уборщиком. Обычная работа… ночь, пустой зал, редкие шорохи бумаг… Но однажды я нашёл коробку с невостребованной почтой. Он на мгновение замолчал, словно проверяя, готов ли я услышать то, что он собирался рассказать.
— Она немного отличалась от остальных. В основном, все такие письма сортируются по адресатам, по улицам, по индексам… А эти — были без адреса. Почти...
Он положил ладонь на крышку шкатулки, как будто в ней хранилось что-то, что изменило всю его жизнь. Потом посмотрел на меня.
— Я показал её начальнику, — продолжил он, — но тот даже не стал заглядывать внутрь. Бросил взгляд на маркировку коробку — там было написано “без адресата” — и махнул рукой: выкидывай всё, что с такой надписью. Как будто это был просто мусор…
Он сжал крышку шкатулки чуть крепче, словно до сих пор не мог поверить, что всё могло закончиться тогда — в одну минуту, одним равнодушным жестом.
— Но я не выкинул, — тихо добавил он. — Не смог…
— Это же чьи-то судьбы, мечты, надежды… Кто-то должен был их сберечь. Я взял их домой и уже там открыл первое… потом второе... — Он замолчал на мгновение. — Много лет я перечитывал их снова и снова. И у меня появилась мечта — однажды встретить Её. Увы… она так и не сбылась. Но я смог встретить вас. А значит — судьба этих писем теперь в ваших руках.
— Теперь они все — ваши. А мне… мне, наверное, уже пора. Я слишком долго ждал вас. — Он поставил рядом со мной шкатулку и положил сверху пожелтевшее от времени письмо.
Я взял это первое письмо… Всё в нём говорило о том, что оно намного старше меня. Бумага, выцветшие чернила, изгибы времени… Но моё любопытство не позволяло слишком долго рассматривать внешний вид. Я спешил узнать, что же внутри.
Осторожно достав из конверта сложенный вчетверо лист, я развернул его — и… не сразу поверил тому, что увидел.
На старой, пожелтевшей от времени бумаге был Её портрет. Карандаш, пусть и частично стёртый временем, передал взгляд с такой же точностью, которую я пытался вложить в свой эскиз. Это были Её глаза. Те же самые, что смотрели на меня с рядом стоящего мольберта… Я бы их не спутал ни с чем больше в этом мире... Но как?
Как в письме, которое, по ощущениям, было старше меня на десятки или больше лет, мог оказаться Её портрет?
Её взгляд с этого хрупкого, почти рассыпающегося листа, казалось, с лёгкой улыбкой вызвал воспоминание о той самой третьей — и последней — встрече.
***
Помню, как сдавал свой последний экзамен в Грековке. А потом — как пришёл за документами. Мне вручили конверт с дипломом и каким-то ворохом других бумаг, формальностей… И сказали:
— Вы один из самых талантливых студентов за всё время обучения. Мы уверены — о вас ещё не раз услышат.
А что я? Я кивнул, поблагодарил… Но внутри вдруг понял: я совершенно не знаю, что дальше. Да, я любил рисовать. Да, мне говорили, что у меня талант. Но понимал ли я, куда идти? Как быть дальше? Нет. Не понимал.
Выходя из здания, в котором провёл несколько последних лет, держа в руках конверт с дипломом и бумагами… Кого, я увидел? Напротив входа, облокотившись о дерево, стояла Она. Удивился ли я? Даже не знаю… Неожиданно внутри вспыхнуло ощущение, будто я всё это время ждал именно этого момента. Что выйду — и встречу Её. И да, мы стояли и смотрели друг на друга.
Что было дальше? Сложно сказать… У меня уже было много друзей. Были наставники, были учителя, были даже поклонники моего таланта. Но Она — была кем-то иным. Родным. Тем человеком, который увидел во мне не то, кем я был, а кем мог бы стать.
Тем, кто не просто нащупал мой путь — а провёл меня по нему, неся за руку сквозь страхи, сомнения и одиночество.
Я видел Её всего дважды в жизни. Но ближе и роднее человека у меня не было никогда… Я подошел к ней, обнял. И сказал - спасибо. А она посмеялась и сказала, что спасибо к чаю не лучший вариант. И мы, как и в прошлый раз пошли пить чай.
И да, как всегда — Она много спрашивала, а я много рассказывал. Я знал, что нет смысла задавать вопросы Ей. Хотя, возможно, всё, что я хотел о Ней знать — я уже знал. Понимал… чувствовал… Мы провели вместе целый день. Но всё, как известно, имеет свойство заканчиваться.
И вот Она сказала:
— Тебе уже пора…
Я знал, чем заканчиваются эти слова. Знал, что последует за ними. И попытался возразить. Сказал, что теперь у меня впереди вся жизнь, и я никуда не тороплюсь… Она нахмурилась с лёгкой улыбкой — так умела только Она — и строго спросила:
— Ты что, хочешь со мной поспорить?
Я знал, что нет. С самого детства знал… Поэтому просто посмотрел на Неё и тихо спросил:
— Куда же я тороплюсь?
— А ты оглянись, — ответ прозвучал всё с той же загадочной улыбкой.
И в этот момент я вдруг понял… Мы стояли на вокзале. Прямо рядом с вагоном. Я так увлёкся разговором, что не заметил, как мы сюда пришли. Тебе пора... Она вручила мне мой же конверт с Грековки, обняла и почти втолкнула в вагон. “Провожающие покидают вагон бодро сказала проводница” и захлопнула передо мной дверь. Но мне... Мне туда... Пробормотал я обескураженный происходящим...
— А ваш билет говорит об обратном, — строго произнесла дама в форме, появившаяся словно из ниоткуда, и безапелляционно подтолкнула меня в проход.
— Двадцать пятое купе. И, пожалуйста, не делайте мне нервы…
Она смерила меня подозрительным взглядом, прищурилась и, уже уходя, крикнула в след:
— В вагоне — не пить! Ясно?
Я сел на своё место и долго смотрел на конверт. Большой, плотный, тёплый от моих ладоней. Открыл... А там — кроме диплома — лежало ещё одно письмо. Приглашение. В Лондон. В знаменитую Лондонскую Академию Художеств. Меня благодарили за присланные работы. Говорили, что я зачислен. Что всё оформлено. Что мне назначена стипендия. И что они ждут.
С первых дней учёбы я мог лишь мечтать об этом… да нет, даже мечтать не мог.
А теперь… это было реально. Настоящее. В моих руках.
— Кто же Ты?..
***
Я очнулся от последнего воспоминания… И, почти не дыша, начал открывать письма. Одно за другим.
И читать. Читать. Читать… Каждое.
Ведь во всех этих строках звучал голос тех, кто знал Её.
И в каждом из них люди описывали свою судьбу и говорили спасибо то необычной девушке, то женщине, то бабушке... Героини всех этих писем были разные, разных возрастов, в разные годы и периоды существования города... Но это всегда была Она.
Каждый раз Она появлялась в жизни этих людей. Помогала и исчезала... Исчезала навсегда, оставляя за собой только бесконечную благодарность за жизни. Жизни, которые спасала, которые оберегала, которые направляла...
Десятки, сотни писем. И никто не пытался узнать кто она. Никто не пытался объяснить себе... Ведь все, на самом деле, как и я, в глубине своего сердца понимали, кем она на самом деле была... Это были просто письма благодарности Ей!
Кто-то был, как и я художником или поэтом, кто-то врачом или ученым, кто-то инженером... Подростки, взрослые люди, старики и даже дети... Некоторые письма были написаны десятки лет назад. А некоторые — больше века назад...
Я больше не хотел задавать себе тот вопрос, на который у меня всегда был ответ! Она как вспышка три раза появилась в моей судьбе. Была для меня самым родным человеком. И в каждом письме были те же слова, которые в глубине своего сердца я произносил - каждый раз думая о ней!
Каждое из этих писем было живым свидетельством того, что я не сошёл с ума. Каждая последняя строчка, написанная неизвестными мне людьми, звучала в унисон — в сердцах, между которыми пролегали бесконечность и время.
Но всех их связала Она. В одно дыхание. В одну благодарность. За жизнь. За судьбу. За счастье — любить и быть любимым. За подаренную надежду.
И за шанс… быть!
В конце каждого письма — лишь два слова. Два одинаковых слова, написанных разными руками, в разное время, разными почерками…
СПАСИБО, МАМА.
А на каждом конверте, там, где обычно пишут адресата, значилось одно и то же имя:
ОДЕССА. МАМА.
Я оглянулся, но на скамейке сидел лишь я сам, а на коленях лежала шкатулка с письмами...
***
Утром начался новый день. Для каждого — свой. Где-то в аэропорту я стоял последним в очереди на регистрацию. А где-то в больничной палате, у кровати никому не известного старика, сидела женщина, держала его за руку.
Он смотрел на неё с тихой благодарностью, а в Её — самых красивых в мире глазах — отражалась вся его жизнь…
Где-то начинался дождь… Его первые капли падали на портрет. Тот самый — нарисованный мной. Тот, который я не решился взять с собой. Ведь Она, изображённая на нём, была душой этого города. И не могла его покинуть. Даже в виде рисунка.
Капли дождя мягко смывали акварель с холста, а я — последним поднимался по трапу самолёта…
Протягивая билет, я обернулся и сделал последний взгляд на город, который любил больше всего на свете. А когда повернулся, почувствовал, что кто-то обнял меня сзади и прошептал на ухо голосом, родным голосом:
— Привет, мой маленький художник… Я была очень рада тебя видеть. Знаю, ты вырос — и стал таким талантливым, каким я всегда мечтала тебя видеть. Навещай меня ещё. Я буду ждать…
Я не стал оборачиваться. Знал — никого не увижу. Просто стоял. Молча.
Стюардесса мягко взяла из моих всё ещё протянутых рук билет и паспорт гражданина другой страны и, чуть улыбнувшись, спросила:
— Мужчина, так вы домой летите… или нет?
Я посмотрел на неё. Затем — на город за своей спиной. И тихо ответил:
— Нет. Я уже дома…
Дверь самолёта уже закрылась, а я всё ещё стоял на трапе. Стоял — и понимал: я вернулся. Вернулся к Ней. Вернулся к себе.
Вернулся в Город, который мы все зовём Мамой.
В Город, который меняет нас. Который даёт нам силы. Таланты. Который отпускает… Но всегда — ждёт.
Как Мама.
***
Все также капал дождь. По Соборке шла женщина, держа ребенка за руку... Художники закрывали свои картины и только один стоял под дождем с уже почти полностью размытым рисунком.
Ребенок поднял голову и спросил женщину:
— А ты когда-нибудь летала на самолёте?
Она улыбнулась и, присев рядом, сказала:
— Я — нет. Но ты — однажды полетишь. Я тебе обещаю.
Она присела рядом с ним на корточки и сказал, что вся жизнь всегда в наших руках, надо только не бояться мечтать!
Узнал ли кто-нибудь этого мальчишку, который ещё недавно просил деньги на соседнем перекрёстке, а теперь шёл по улице, прижав к груди книгу по медицине — ту самую, что будто бы опережала его возраст, но определяла судьбу?.. Вряд ли.
Ведь каждый, кто проходил мимо, не мог оторвать взгляд не от него… А от глаз. От тех самых — прекрасных, глубоких, в которых отражались мы все…
Ведь для всех нас она – Мама...
***
p.s. Кто она? И где вы могли ее встретить? Среди родных или друзей, среди тех, кто смог подать вам руку или поддержать в сложную минуту. Возможно, вы даже встречали ее на улицах города, но знали ли вы, как часто она оберегала вас от беды или направляла там, где ваши мечты могли разбиться о скалы...
Каждый из нас ответит на вопрос кто она по-своему.
А я смог закрыть глаза и увидеть ее такой. Но какой бы она ни была, мы другие благодаря ей! И мы любим тебя, наша Одесса и наша Мама!
® Автор: Анатолий Кавун
Авторские права на прочитанное вами произведение официально зарегистрированы. Для профессиональных издательств доступна расширенная версия текста, подготовленная специально для печатного формата.
p.s. Спасибо, что стали частью той Вселенной, которую я наполняю своими персонажами, эмоциями, переживаниями и смыслами! Если вы захотите прочесть остальные мои произведения, то вы сможете это сделать, перейдя по ссылке. А узнать, что привело меня к авторству можно здесь. Все произведения на сайте выложены на 4-х языках (en, ua, de, ru) и вы можете поделиться ими с вашими друзьями, коллегами, в социальных сетях...
Если же вы захотите поддержать мое творчество донатом, что поможет мне с оплатой таких расходов как переводы на другие языки, продвижение в социальных сетях... То вы сможете это сделать, перейдя по ссылке. Авторство занимает очень много времени, и я буду рад вашей поддержке в тех расходах, которое оно с собой несет!
И напоследок, если вы заметили ошибку в тексте или переводе, сообщите мне об этом!
СПАСИБО, что помогаете нести эмоции в мир, в котором они сегодня так нужны...